Вот уже третий раз подряд, вслед за Каннами и Венецией, повестку международного кинофестиваля со снайперской точностью определяет австриец Ульрих Зайдль.
Точнее, название его очередного фильма. В конкурсе Берлинале накануне показали заключительную часть трилогии «Рай» – «Надежда». Именно американской надежде на повсеместное торжество справедливости посвящена «Земля обетованная» Гаса Ван Сента. Как «Долгая счастливая жизнь» Бориса Хлебникова – русской безнадеге. Что касается самого Зайдля, то его история – вне времени и пространства, как каждая история первой любви.
Ван Сент и Хлебников по очереди рассказывают историю горожанина, попавшего в глубинку, которая имеет все шансы превратить их добрые намерения в удобрения. Мэтт Дэймон в «Земле обетованной» (кроме главной роли, актер выступил в роли сценариста и продюсера) – специалист крупной энергетической компании, в чьи обязанности входит убедить фермеров продать свои земли для ведения работ по добыче природного газа. Но чем больше времени он проводит в местном баре, тем яснее ему раскрывается хитроумный и подлый корпоративный обман.
Александр Яценко в «Долгой счастливой жизни» – энтузиаст, набравший кредитов, чтобы устроить собственное фермерское хозяйство. Неизбежно прогорев, он встречается с людьми в костюмах из местной администрации, которые отрабатывают заказ более расторопного бизнесмена по превращению картофельных полей в элитный коттеджный поселок. Яценко от сделки светит неплохая денежная компенсация, а вот его рабочим – долгая нищая жизнь. Прикинув все шансы и выслушав отповедь деревенских, утверждающие, что они за него – горой, Яценко отказывается подписать нужные документы. Одновременно подписывая себе приговор.
Персонаж Дэймона – еще одна разновидность уставшего от жизни клерка. Из всех целей в жизни ему ближе одна – fuck-you-money. То есть заработать столько денег, чтобы можно было послать всех: квартплату, кредиты, работу. Но даже этот крик души, оборванный ударом кулака в нос глубоко в сельской глуши, не способен заглушить его врожденного благородства. «Я не плохой парень», - то и дело бубнит себе под нос Дэймон и в один миг решается пойти против огромной корпорации, работа в которой как раз давала ему шанс достичь своей мечты. Только потому, что большие боссы его обманули. Так же, как он все это время, сам того не подозревая, а, может, просто не задумываясь об этом, обманывал простых фермеров.
Рационально понять этот поступок невозможно. Его можно только принять. И в то же время ты совершенно отдаешь себе отчет, что по-другому поступить он не мог. Именно об этом сняты все лучшие вестерны за последние полсотни лет. Например, «Ровно в полдень» Фреда Циннемана – истории шерифа, который в день ухода на пенсию и собственной свадьбы узнает, что в город возвращается опасный бандит, которого он когда-то упек за решетку. Именно этот фильм, по словам Хлебникова, натолкнул его на замысел «Долгой счастливой жизни».
У Циннемана герой (Гари Купер) – не в пример жестче и отважнее того, которого сыграл Дэймон. Так и рискует он в прямом смысле жизнью, а не просто счетом в банке. Но даже такие экстремальные обстоятельства (с одной стороны – убийца и его банда, с другой – рациональное предательство горожан, отказавшихся помогать шерифу из соображений личной безопасности) не делают шерифа из «Ровно в полдень» космополитом. Это стопроцентный американец, который в любой другой стране (а уж тем более в российской глубинке) мгновенно превратился бы из героя в анекдот.
Что до Хлебникова, то не зря титл фильма повторяет название альбома «Гражданской обороны» (одноименный фильм Геннадия Шпаликова тут не при чем). Ван Сент тратит добрую треть фильма на подробные сцены дебатов в школьном спортзале, на которых фермеры торгуются за каждый клочок земли. Хлебников одной репликой главы администрации дает понять фермеру, не поддавшемуся на угрозы: ты себя сейчас просто перечеркнул. Так, на этом картофельном поле экспериментов американская мечта ломается о бесконечную русскую тоску.
Точь-в-точь как Дэймон, Яценко совершает иррациональный поступок, оставшись бороться за арендованную (а значит – чужую) землю в той ситуации, когда можно было забрать деньги и жить в свое удовольствие. Но, как и Дэймон, он не мог поступить иначе. В конце концов, они оба всего лишь порядочные люди в предложенных обстоятельствах. Вот только в случае Хлебникова обстоятельства эти – непреодолимой силы.
Иностранному зрителю «Долгая счастливая жизнь» легко может показаться набором сценарных натяжек и режиссерских допущений. Как раз потому, что в ней все – правда. Начиная с чиновников, чтящих понятия выше Конституции, заканчивая народом, который искренне любит того, кто за них заступается, и поэтому от души желает ему поскорее убраться куда подальше.
Но даже если вынести за скобки национальный русский характер, «Долгая счастливая жизнь» все равно останется драмой мирового уровня. Александр Яценко в точке кипения дает натурального Дастина Хоффмана из «Соломенных псов». Сценарист Александр Родионов – сюжет в лучших традициях иранского кино. А оператор Павел Костомаров – картинку, какой позавидовал бы и Олег Муту, облекший румынское кино в легко узнаваемую форму. И, конечно, Борис Хлебников – режиссер и гражданин, первым в современной истории снявший абсолютно гуманное и совершенно безжалостное кино про то, что в России всегда как-то вот так.
Ульрих Зайдль и его «Рай. Надежда» – кино совершенно другого свойства. В последнем фильме трилогии австрийский режиссер продолжает исследовать недостижимое счастье. В первой части, «Любовь», это были поиски любви на секс-курорте в Кении. Во второй, «Вера» – любовный треугольник: жена, муж и Иисус. «Надежда» – снова о любви, только теперь самой первой. Главная героиня – полная девочка Мили, которую мама с тетей (героини первого и второго фильма соответственно) отправляют в диетический лагерь. Здесь ее ждут советские интерьеры, гротескные (и очень жизненные) воспитатели и первый мужчина, которому она готова отдать свое сердце. Мили – тринадцать. Ему – крепко за сорок. Она воспитанница лагеря, он – лечащий врач. Он первый взрослый, который видит в ней человека, а не страдающего от лишнего веса подростка. Мили воспринимает доброе расположение за ответное чувство. Самое страшное, что и доктор в какой-то момент обнаруживает это чувство в себе. Не доводя повествование до очередной новой «Лолиты», Зайдль круто завершает роман, который так и не успел начаться. Между доктором и пациенткой – пропасть временных лет. С той лишь разницей, что доктор знает, что делает, намеренно грубо давая отпор, а вот девочка лишена понимания всех условностей социальной иерархии цивилизованного общества. А потому для нее отказ доктора, желающего ей только добра, сродни катастрофе.
Так, на примере чистого и наивного создания, каким может быть только ребенок, Зайдль создает нежный, целомудренный и обезоруживающе печальный портрет надежды. Крушение которой одинаково больно бьет по тебе, независимо от комплекции, родины, вероисповедания и политического строя.