Мультикультурализм в последние годы стал словом чуть ли не ругательным. Попытки доказать равенство культур и оценивать людей по канонам их веры и согласно принятым в их обществах правил поведения все чаще становятся в глобализированном мире причиной серьезных социальных конфликтов.
Мигранты, движимые экономическими мотивами, подвергают себя огромным испытаниям, переезжая в чуждые им страны на работу, и совершенно рационально ищут спасения в своих религии и культуре. Местные жители, относящиеся к приезжим как к работникам, проявляют недовольство тем, что в их когда-то понятных и родных странах возникают островки других культур и обычаев. Решить возникающие в связи с этим проблемы непросто — и они обречены оставаться одними из самых острых в ближайшие десятилетия практически во всех развитых странах, куда едет все больше мигрантов.
Но помимо «типичных» мигрантов — плохо одетых людей, стоящих за прилавками или убирающих мусор, плохо говорящих на местных языках, — есть и другие приезжие, совсем иного свойства. Их не презирают, их не гнобят, их не стесняются. Ими восхищаются, их любят, их почитают.
На прошлой неделе в Венской опере давали «Симона Бокканегро» Верди. За дирижерским пультом стоял Филипп Оген, француз. Главную партию пел Пласидо Доминго, испанец. Партию Фиеско — Айн Ангер из Эстонии. Адорно — Рамон Варгас из Мексики. Паоло — Эйджиро Каи, японец. Можно вспомнить, что та же Венская опера стала домом для русской Анны Нетребко, башкира Ильдара Абдразакова, грека Дмитриуса Флемотомоса, корейца Ир Хонга, китайца Жиньху Хьяху и представителей более 40 других стран.
То же самое происходит во всех современных космополитических городах практически во всех жанрах культуры, искусства, моды и спорта. Русская Наталья Водянова на протяжении нескольких лет была лицом L’Oreal, бразильянка Жизель Бундхен — лицом Dolce&Gabbana. Приметой нашего времени стала масса «легионеров», защищающих цвета своих футбольных или хоккейных команд за тысячи километров от родных стран и городов, — причем все эти люди вызывают восторг тысяч и миллионов поклонников. Да, мы знаем, что не везде, но в цивилизованных странах уж точно...
Я не говорю о науке: сейчас в Соединенных Штатах в университетах преподают более 11 тысяч профессоров из почти... 60 государств. «Кремниевая долина», или европейский центр ядерных исследователей, — лучшие примеры межнациональных коллективов, которые, замкнись они в себе, не достигли их нынешних результатов. В образовании развивается схожий тренд: в 2012 г. за пределами англоязычных стран насчитывалось более 20 университетов с преподаванием на английском. В одной Турции их уже четыре, всего на Ближнем Востоке — 11. В России... Ответ, думаю, ясен. Если даже не зацикливаться на языке, надо иметь в виду, что в мире более 60 вузов, в которых иностранные студенты составляют большинство. В России таких нет. В Соединенных Штатах учатся 765 тыс. иностранных студентов, в России — 70 тысяч.
Бизнес в XXI веке становится даже более интернациональным, чем все прочие сферы человеческой деятельности. 100 крупнейших транснациональных корпораций получают около 46% своей суммарной выручки от операций за пределами стран регистрации. Над финансовыми рынками никогда не заходит солнце. Обслуживают этот сектор до 1,6 миллиона экспатов, работающих на «свои» компании за пределами границ «своих» стран. Сегодня эти люди зарабатывают в среднем на 55% больше, чем местные специалисты на схожих должностях. И это не удивительно — перенос технологий и знаний происходит в социальном вакууме только в мечтах фантастов. В жизни он совершается только вместе с движением людей.
Мир становится современнее во многом благодаря этой «позитивной миграции». И это не открытие последнего времени. Кто строил новую Россию времен Петра I? Европейцы. Кто писал американскую Конституцию? Тоже европейцы и их потомки. Не странно ли, что относительно устойчивые демократии за пределами Европы возникали там, где европейцев оказывалось большинство? А почему был успешен Советский Союз? Потому что относился к своим республикам не как к колониям, а как к территориям, которые нужно было развивать с привлечением населения «метрополии».
Такому «мультикультурализму» никто не возмущался — наоборот, приветствовали, видя в нем залог развития и успешности. И сегодня именно он — основание для оптимизма в размышлениях о будущем мира. Его порой называют космополитизмом, но это не совсем верный термин. Люди, десятилетиями живущие в чужих странах, не отторгают собственного культурного наследия. Великий социолог Джованни Арриги, работая в Америке, до последнего дня оставался итальянцем. Фернандо Энрике Кардозо, когда он в изгнании преподавал в Европе, — бразильцем. Далай Лама — верный сын Тибета. И так далее. Это, скорее, «позитивный мультикультурализм», когда люди учат других людей уважать свою культуру, являя собой примеры ее величия. Не когда они показывают: мы будем молиться тогда-то и так-то, потому что только это мы и умеем, — а когда они демонстрируют: мы не хуже вас, мы такие же, как вы, но только иные, достойные не меньшего восхищения. Общаясь с такими людьми, их собеседники постигают реальную множественность культур нашего мира. И это не высокие слова, это — жизнь.
Культура других людей проникает в нас через язык и общение, а не через религии и обычаи. Последние сложно подвергаются модификации и скорее разделяют людей, чем сближают их. Первые же выглядят залогом того, что более совершенный и более общий мир возможен. И прогресс на этом пути очевиден, хотя развитие идет по-разному в разных странах.
Согласно последним опросам общественного мнения, в 27 странах Европейского союза более 42% взрослых жителей свободно владеют хотя бы одним иностранным языком (и почти 70% европейцев младше 35 лет), а 9,5% — двумя и более. 3,9% граждан ЕС постоянно живут за пределами своих национальных границ, в других странах союза. Студенческие обмены становятся постоянным фоном образовательного процесса — 6,5% студентов учатся в других странах.
Единство прежде различных стран скрепляется уже не договорами о партнерстве, а семейными узами. В 1960 г. в странах Европы лишь 0,7% браков заключались между гражданами различных государств; в 2006-м — уже 4,9, в 2011-м — почти 6% (в Германии таких было 8,1%, в Голландии — 9,4%, а в космополитичной Швейцарии — 30,8%). Если динамика сохранится, то через 20 лет до трети населения Европы будет иметь многонациональную идентичность. Возможно, таким образом родится новое, поистине мультикультурное общество...
К сожалению, в большинстве более традиционных стран процесс идет куда медленнее. В Китае лишь 2% граждан свободно владеют каким-либо иностранным языком. В России — не более 11%. В то время когда первой леди Франции была итальянка Карла Бруни, а в Швеции — другая итальянка, Анна Мариа Корацца, в российском МИДе, например, не мог сделать карьеру человек, имевший родственников за рубежом, а не то чтобы женатый на иностранке.
Может быть, я преувеличиваю, но в нынешнем мире слишком традиционно понимаемый патриотизм становится преградой прогресса.
Мультикультурализма не нужно бояться — тенденция к формированию единого глобального общества зародилась не вчера, и ее вряд ли удастся когда-то переломить. Нужно опасаться примитивного мультикультурализма — такого, который не ломает границы между обществами, а переносит их внутрь каждого отдельного общества, затрудняя социальное взаимодействие. А приветствовать нужно позитивный мультикультурализм, который преодолевает границы между людьми и дает им возможность познавать языки, культуру и обычаи друг друга.
Такой мультикультурализм, в котором нет места раз и навсегда данным идеологическим, религиозным или этническим идентичностям. Такой, который утверждает ценность человека именно как человека, а не белого или черного, христианина или мусульманина, русского или таджика. Потому что все остальные формы взаимодействия — или «диалога» — культур, религий или национальных общностей — это стандарты вчерашнего дня, давно уже переставшие отвечать новым возможностям людей и новым требованиям времени.