— Хотите попробовать? — Оксана Фандера, оборвав саму себя на полуслове, показала глазами на тарелку с сырниками — свой поздний завтрак в самой обычной кофейне на Комсомольском проспекте. И тут же подцепила на вилку кусочек, последовательно обмакнув его в сметану и варенье, и протянула мне через весь стол.
Такая же чуткая и заботливая, красивая и загадочная, яркая и неповторимая, как ее мама Люба из фильма Александра Гордона “Огни притона” — то ли пропащая, то ли святая держательница одесского притона, чьей любви хватит всему миру с головою. “Вкусно. Как дома, да?” — сказала она и продолжила разливать в воздухе вокруг мягкое одесское солнце. А уже после, прощаясь, Фандера попросила: “Сделайте так, чтобы было на меня похоже”. Как будто возможно все это передать на бумаге. Но я хочу попробовать.
— Оксана, история с «Огнями притона» началась довольно давно, правильно?
— Я уже рассказывала, честно говоря, об этом. Будем придумывать или повторяться?
— Придумывать, конечно!
— Гарри Борисович Гордон дал почитать эту историю Александру Гарриевичу. Александр Гарриевич дал почитать мне. Я предложила почитать ее Елене Борисовне Яцуре. Она поначалу засомневалась, потому что очень тепло ко мне относится, и пыталась убедить меня не сниматься в этой роли. А потом еще раз доказала, что очень тепло ко мне относится, потому что согласилась продюсировать этот фильм из-за меня.
— Почему она отговаривала?
— Она видит меня в несколько ином качестве
. Я для нее дива. (Смеется.) А у Гарри Борисовича описана женщина, на меня не похожая. Это должна была быть крупная блондинка с оплывшими плечами и широко расставленными тазовыми костями.— Александр Гордон, как известно, личность одиозная. На площадке к актерам он так же привередлив, как к российским фильмам в своей передаче?
— Фильмы, которые он обсуждает, не его. А актеры — его. Они его дети. Он очень тепло к нам относился. Местами даже слишком тепло. Хотя у него к каждому актеру свой подход. Но вообще с ним крайне комфортно.
— Типичный для Одессы говор и словечки приходилось вспоминать?
— Я приехала в Одессу на неделю раньше основной группы, чтобы напитаться ее атмосферой, акцентом. Неделю ходила и слушала. Есть масса нюансов в акценте. И одесситы очень остро их чувствуют. Интеллигентная женщина из Одессы говорит твердое «г» и «позвонИшь», но при этом в ее речи сохраняется нежнейшая мелодика. Это обязательное условие, чтобы тебя в этом городе приняли за свою.
— Вы сколько прожили в Одессе?
— До 14 лет.
— Она сильно изменилась с тех пор?
— Не знаю, все должно меняться. Но это по-прежнему город фантастической красоты, архитектуры модерн и барокко. Жаль только, фасады ветшают в некоторых местах. В моем районе, а я жила рядом с Приморским бульваром, они выглядят грустно. Дом Гоголя, рядом с которым была моя школа, сейчас убитый совершенно. Это безумной красоты здание, окна первого этажа которого просто забиты досками. Выглядит жутко.
Хотя я знаю случаи, когда люди, которые из Одессы уехали работать за границу, возвращаются и за свои деньги занимаются реконструкцией целого квартала. Люди, которые чувствуют город так же, как и я. Это как любимое животное, которое приболело. Если бы у меня была возможность что-то сделать для этого города — что-то глобальное, — я бы, не раздумывая, это сделала.
— А это одесское повышенное чувство собственного достоинства у вас есть? Когда ты приходишь на рынок за продуктами, и, если ты не понравился, будь ты хоть самым выгодным покупателем, никто от тебя этого не скроет.
— Вы заметили? Странно, но это правда. Я называю это дерзятиной. Есть ли во мне подобное? Не знаю.
— Что дала вам жизнь в таком городе, как Одесса?
— Свободу, ироничность и абсолютную невозможность относиться ко всему, что происходит со мной и моей семьей, серьезно. Ну просто невозможно. Если кто-то рядом со мной начинает нервничать, я стараюсь найти такие слова, чтобы, с одной стороны, он не решил, что я издеваюсь, с другой — чтобы немного угомонил серьезность происходящего.
Одесса — это ощущение, что все принадлежит тебе. У тебя нет границ: от арки до подъезда. В детстве меня с утра выпускали из дома на улицу, и я могла гулять где угодно. Только ближе к обеду кричали на весь двор: «Котлеты готовы!» Если я была не в своем дворе, мне по цепочке передавали, что бабушка кричит и надобыстро бежать домой... Я до сих пор не могу назвать ничего, что бы было для меня нельзя. Для меня все можно. Такое внутреннее ощущение.
|
|
— У меня сложилось впечатление, что самые главные люди в Одессе — артисты и моряки.
— Артистов везде любят. В этом смысле артистом быть приятно. Моряки... Все окружение моей мамы, те, кто был не замужем, хотели моряка. И конечно, капитана. Это статус и деньги, и вообще очень удобно
: полгода — в море, полгода — дома. Такой безостановочный романтик.— Значит, артистом быть приятно?
— Приятно, когда мы говорим о реакции публики. О том тепле, которое она тебе дарит.
— У вас хороший список ролей, вот они к вам так и относятся.
— А какой у меня должен был быть список ролей, чтобы они ко мне относились по-другому?
— Ну как. Есть же артисты, которые играют плохо, да еще и постоянно попадаются на глаза. Они и раздражают.
— Актер старается. Бывают разные обстоятельства, которые ему мешают. Мне свойственно людей оправдывать. Я не могу сказать: «Ох, какой плохой актер или актриса».
— То есть все талантливые?
— Возможно. Актер — это не такая профессия, когда ты тридцать лет сидишь на печи, а потом приходишь на площадку и гениально играешь. Он старается — просто так получается.
— Вот как?
— Ну правда! Актеры как кислород и углекислый газ. Они вдыхают какие-то предложения, выдыхают углекислый газ. У каждого свой углекислый газ. И возможно, вам не нравится актер, но, если он есть, если вы его знаете, значит, есть люди, которые его любят.
— Да ладно, если что, всегда все можно свалить на режиссера.
— Жестоко.
— Он же человек, который в конечном счете за все отвечает.
— Я не так говорю. Дело не в ответственности. Просто если режиссер пользуется вами как неким материалом, то он должен делать это правильно. Брать только то из вас, что ему нужно. Есть еще так называемые актерские режиссеры, которые умеют видеть известных актеров в ином качестве. Это редкие режиссеры, и хорошо, что они есть.
Режиссура, кино — это тонкий момент. Ругать просто. Допустим, вам не нравится еда, вы говорите: «Это ерунда». А если чуть-чуть добавить желания и попробовать оправдать то, что вы едите? Не будете нервничать, а даже пошлете какую-то любовь повару несчастному, который пересолил или что-то еще сделал не так. Это свойство мое. Так кайфово жить. Это очень затратная история — думать, что все вокруг тебе что-то должны.
— И актерских истерик у вас не бывает?
— Зачем? Для меня питательной средой является любовь. Я встречала актеров, которым необходимо все время находиться на взводе. Они провоцируют людей, чтобы постоянно что-то происходило на площадке. Я не могу с таким человеком работать: у меня болит голова, мне очень плохо. Мне нужно, чтобы все вокруг друг друга любили. В этом есть минус, потому что людям совсем необязательно друг друга любить, но мне это важно.
— Роли тоже выбираете по любви?
— Выбираю только то, что хочу. Я хочу, мне интересно, мне сложно, мне страшно, я не знаю, как это сделать, — это все слагаемые моего согласия.
— Значит, у вас есть возможность выбирать.
— Она есть у всех.
— Почему же тогда актеры постоянно говорят: «А на что я буду жить?»
— Если вы чего-то боитесь, вы получите то, чего боитесь. Если боитесь, что вас не будут снимать, вас не будут снимать. Если забудете об этом и начнете получать удовольствие от того, что вы делаете, мир подстроится под вас. Не знаю, я просто не была никогда в голове человека, который, закончив один проект, находится в треморе, что у него на столе не лежит сценарий следующего. Мне сложно понять, почему он нервничает. Что это — желание славы? Но ведь если тебя любят, то и будут продолжать любить. Это похоже на шведский стол, когда ты стараешься набрать за раз побольше еды, боясь, что не попадешь на ужин. У меня нет осуждений для таких людей. Я, правда, не понимаю, откуда такая жадность. Потому что пожилые актеры, с которыми я общалась — потрясающие, удивительные, гениальные, — у них у всех в определенном возрасте я замечала улыбку при слове о работе. Потому это все ерунда. Не ерунда — свежесть ваших реакций и эмоций, которая должна оставаться даже тогда, когда вы уже не молоды, потому что это дает тебе чувство, что ты живой. Никакая работа, даже самое лучшее предложение не способно вас оживить, если вы угасаете внутри, перестаете удивляться.
— Говорите, у них есть жажда славы. А вы с какой жаждой приходили в профессию?
— Никакой. Она просто упала мне под ноги и сказала: «Видишь, я здесь, попробуй меня». Я много говорила об этом. Вы можете сами потом посмотреть в Интернете. Не хочется пересекаться с этим бесчисленным количеством интервью, где я не вру. (Смеется.) У меня в жизни все немножко наоборот. Я не задаю много вопросов, я не анализирую. Я говорю: «Даешь? Давай». Все.
|
||
|
С мужем Филиппом Янковским. Фото: Геннадий Авраменко. |
— Так же произошло и во встрече с Филиппом Янковским?
— Да.
— Не было страха — отношений, фамилии, чего угодно?
— Мы входим в такие опасные воды сейчас. Не хочу. Мы с Филиппом — это то, как мы выглядим сейчас. Мы — это отношения, которые есть между нами. Этого достаточно. Нам хорошо. Я имею в виду не то, какие мы красивые, а насколько мы вместе. Мы вместе.
— Это видно.
— Да? А разве не у всех так?
— Вообще-то нет. Часто это похоже на то, что актрисы с режиссерами играют в любовь.
— Я очень наивная. Я верю всему, что вижу. Даже не вспомню, чтобы я думала, что вот в этих отношениях или вот у той пары есть какая-то договоренность. Это просто склад ума какой-то или очки, которые я не хочу снимать. Или это у вас всех очки, а у меня их нет.
— Сниматься у мужа тяжелее, чем у других режиссеров?
— Тяжелее. У него повышенное требование ко мне. У меня повышенное требование к себе. Есть какая-то необходимость удивить. Он же знает меня лучше, чем другие. В чем-то мне не так комфортно. Ты всегда стоишь в очереди за похвалой последней. И конечно, иногда хочется почувствовать себя такой же желанной, как у режиссера, который тебя хотел, пригласил, утвердил...
— А на «Кинотавре» вам не было обидно, когда получали специальный диплом с такой формулировкой, будто награждают не за роль, а за то, какая вы красивая и талантливая?
— Я не слышала формулировку. Я услышала реакцию зала и пережила такое чувство, будто тебя что-то приподымает. Это удивительно. Я никогда не сталкивалась с таким активным проявлением любви. Я была ошарашена и, когда вышла на сцену, а аплодисменты все продолжались, поняла, что надо их остановить, иначе я не смогу ничего сказать. Как будто тебя кинули в детство. Как будто тебе шесть лет, пять из которых ты мечтала о собаке, и ты видишь эту собаку и не веришь.
Для меня этот диплом — как и железный шар, если бы я его получила, повод сказать спасибо людям и, как оказалось, возможность услышать любовь. Это действительно важно — чувствовать, что тебя любят. Чтобы потом эту волну отдавать обратно.
— Как муж поздравил с наградой?
— Он поздравил меня раньше, когда увидел фильм. Он очень строгий, ему мало что нравится. И практически ничего не нравится со мной без него. Филипп подошел ко мне после показа, и по его лицу я поняла, что в нем произошли какие-то метаморфозы. Он меня увидел другой, какой раньше не знал. Какие-то совершил открытия. Это приятно. У меня два ярких воспоминания осталось: открытия Филиппа и любовь. Отличный вышел фестиваль.