В нашу жизнь, вслед за дремучестью «иностранного агентства», мигрантофобией-ксенофобией, нетерпимостью к меньшинствам и единым учебником истории, возвращается еще одно понятие из далекого прошлого — экспроприация. Речь идет о пенсионных накоплениях.
Как известно, сейчас обязательные накопительные счета открыты у каждого работника, кто родился в 1967 году и позже. Работодатель отчисляет туда 6% от индивидуальной зарплаты. Обладатель такого счета может распорядиться о переводе этих денег в одну из частных управляющих компаний или негосударственный пенсионный фонд. Если человек не делает этого, попадая в категорию т.н. молчунов, то его накопления уходят ВЭБу — государственной управляющей компании. Но в любом случае эти средства инвестируются (в банковские депозиты, ценные бумаги и т.д.), принося доход.
Можно спорить о плюсах и минусах обязательного накопительного элемента — есть и те и другие. Но за чисто фискальными аргументами не надо забывать главное: у работников среднего и особенно молодого возраста появилась возможность хотя бы в небольшой степени повлиять на размер будущей пенсии. Это могло бы стать очень важным ростком нового экономического поведения российского человека, уходом от традиций патернализма и тотальной зависимости от государства. Ведь весь уклад жизни XXI века строится на свободе личности, в т.ч. и в отношении конструирования собственного будущего.
Но, видно, совсем плохи дела у нашего государства, раз оно пытается наложить лапу на эти накопительные счета, причем делает это вероломно и бесцеремонно.
Сначала всплыла идея вместо 6%, отчисляемых в том числе и в пользу «молчунов», сделать обязательными только 2%, а оставшиеся 4% сохранить только в отношении тех, кто напишет заявление о выборе частной управляющей компании или негосударственного пенсионного фонда. В этом замысле уже проглядывало иезуитство: ведь 2%, остающиеся у «молчунов», не создают сколько-нибудь значимой прибавки к будущей пенсии. Поэтому можно через короткое время торжествующе объявить: а зачем вообще нужна эта накопительная часть, если она практически не влияет на размер пенсии? И потом прикрыть вообще все, что с этим связано, в т.ч. и 6% тех, кто сделал осознанный выбор.
Но события меняются с калейдоскопической быстротой, скорость которой, похоже, пропорциональна ухудшению ситуации с бюджетом. Не реализовав (но объявив) проект «4+2», перестроились на ходу и перешли к формуле «6+0».
Что это значит?
Те, кто остался «молчуном», вообще лишаются обязательной накопительной части — ни о каких 2% речь уже не идет. Естественно, что Пенсионный фонд получает дополнительные доходы для распределения в пользу нынешних пенсионеров, а Минфин сокращает на эту сумму ему свой трансферт и тем самым снижает бюджетные расходы по статье «социальная политика».
Вот в чем собака зарыта!
Но только-только все бросились обсуждать эту новацию, как происходит еще один резкий поворот. В четверг, 3 октября, правительство срочно одобрило законопроект, согласно которому в общий котел Пенсионного фонда уйдут (безвозвратно!) все те деньги, которые 20 миллионов человек в 2013 году распорядились перевести в частные управляющие компании и негосударственные пенсионные фонды. А это более 200 миллиардов рублей! И снова Минфин именно на эту сумму снижает свою помощь Пенсионному фонду.
Но и это не все. Кому-то в голову пришла мысль о том, что нынешние негосударственные пенсионные фонды надо акционировать (сейчас они являются некоммерческими организациями). Каковы обоснования такого радикального поворота? Якобы есть высокие риски потери накопленных там денег. К этому вопросу я еще вернусь, а пока хочу спросить: зачем тогда заодно экспроприировать и деньги, которые люди захотели перевести не в НПФы, а в частные управляющие компании? Об их перетряхивании ведь никто не говорит.
Возвращаясь к НПФам, замечу, что они находятся под жесточайшим государственным контролем. Во-первых, любую их сделку контролирует (и может приостановить) специализированный депозитарий, отбираемый на конкурсе правительством. Во-вторых, за их работой присматривала служба по финансовым рынкам при Минфине, которая теперь перешла под контроль Центробанка. В-третьих, действуют ограничения по размещению средств, накопленных в НПФ, в тот или иной вид активов. В результате за уже не одно десятилетие существования частных пенсионных фондов не было ни одного скандала с отзывом лицензии — по крайней мере у тех из них, кто работает с обязательными пенсионными накоплениями. Да, недостатки в деятельности НПФ есть, но до последних дней никто из специалистов не ставил вопрос о столь радикальном шаге как их акционирование.
Казалось бы, при чем тут деньги конкретных работников, накопленные в НПФ (а это уже 1 триллион рублей)? Ларчик открывается очень просто: на трансформацию системы НПФ понадобится не менее 2 лет. И на это время предлагается перевести управление этим триллионом в государственную управляющую компанию — ВЭБ. А там схема распоряжения этими деньгами очевидна: инвестиции в очередные мегапроекты типа чемпионата мира по футболу, высокоскоростной железной дороги Москва—Казань и т.п. Важно отметить, что окупаемость этих мегапроектов, мягко говоря, под вопросом. Поэтому через 2 года, когда настанет время ВЭБу вернуть деньги акционированным НПФ, это если и будет сделано, то с большой усушкой-утруской.
Вот и еще одна экспроприация!
Получается, вопреки воле 20 миллионов людей, находящихся в самом активном возрасте, их кровные денежки просто-напросто отнимаются, исходя из некоего высшего «государственного интереса», что неоднократно происходило в негуманной российской истории XX века.
И Владимиром Путиным, и Дмитрием Медведевым много говорится об улучшении инвестиционного климата, установлении доверия между властью и обществом, о быстро развивающейся в России демократии, об «открытом правительстве» и т.д. и т.п. Но, как показывают события, это не более чем ритуальные слова. В реальности идут совсем другие процессы, которые развиваются в противоположном направлении. Что наглядно доказывает описанный выше пример с экспроприацией индивидуальных пенсионных накоплений под видом борьбы за их сохранность.
Тут мне вспоминается классик институционализма Мансур Олсон. Он сравнил государство с... бандитом.
В стародавние эпохи роль власти обычно заключалась в том, чтобы напасть на собственных подданных и ограбить их подчистую. А там — пусть выживают как хотят. Но как только они снова встанут на ноги, суверен со своей армией тут как тут. Олсон сравнил такое поведение с бандитом-гастролером.
Потом наступили относительно цивилизованные времена, когда с населением стали обращаться более разумно: установили налоги таким образом, что и государю хватало на пиры, содержание аристократии и армии, и простые люди голодали не каждый год. Но и такое государство все равно оставалось бандитом. Вспомним королеву Франции Марию-Антуанетту, которая в ответ на требования народа заявила: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Просто этот бандит стал, по выражению Олсона, «оседлым».
Российский XX век — это, конечно, узаконенный государственный бандитизм в самых разных формах. Самодержавие пало, потому что не хотело поделиться властью (бандитизм тоталитарен). Продразверстка раннесоветского периода, а затем коллективизация — типичный бандитизм гастролера. Эта практика, по крайней мере в отношении большинства населения, применялась вплоть до 1960-х годов, когда удушались личные подсобные хозяйства и граждан принудительно подписывали на облигации государственных займов.
Брежневский период — это мягкая, оседлая разновидность государственного бандитизма. Затем мы пережили период судорожных и непоследовательных попыток избавиться от этой губящей страну обузы, сделать государство тем, чем оно должно быть в современной стране, — эффективной обслугой общественного интереса.
Удалось ли это хотя бы в небольшой степени?
Думаю, что эти почти 30 лет во многом освободили из-под государственного бандитизма значительную (а возможно, и большую) часть из нас. Хотя беспричинный страх перед феноменом государства все еще посещает многих. Но убежден, что общество в целом готово поставить государство на то место, которое ему должно быть отведено в демократической стране.
Вот только государство никак не может понять, что и ему давно пора принципиально поменяться, и упорно цепляется за порочные практики. Ситуация с экспроприацией пенсионных накоплений это показывает более чем наглядно.