Ее голос в телефонной трубке невозможно спутать ни с чьим другим. Характерная речь с легким польским акцентом когда-то чуть не стоила Эдите Пьехе карьеры, а потом стала ее изюминкой. Голос у певицы по-прежнему молодой и сильный, хотя совсем скоро ей 75.
— Я еду из аэропорта, вернулась из города детства. Сегодня отдохну, а завтра все вам расскажу! — раздается в трубке. Не тот ли это город, в который она не может купить билет в своей знаменитой песне?
Грустное возвращение
— Вы вернулись из Польши со съемок фильма?
— Этот документальный фильм выйдет к моему юбилею 31 июля. Режиссер и оператор отвезли меня в Богушув, город, где я ходила в школу. Потом был педагогический лицей Валжбихе, а в 1955 году я уехала в СССР. Мы в фильме вспоминали мою жизнь в Польше. И, если честно, возвращение на родину было очень грустным. Потому что нет в живых мамы, почти не осталось школьных подруг. Я посетила мамину могилу, заказала мессу в костеле в память о своих близких людях, встретилась с теми, кто со мной учился и пока еще жив. Не скажу, что мы много говорили и вспоминали. Мне практически не с кем уже вспоминать прошлое.
— Но ведь в вашей памяти оно живо. Какое самое яркое воспоминание о польском детстве?
— Солнце, ослепительное солнце. И тишина вокруг. В Польшу я попала после Франции, а там бомбили и расстреливали. Это был 1946 год, я упивалась тишиной, слушала ее как музыку. Пошла в школу в третий класс, мне было очень трудно, потому что польский язык почти забыла. Но это было не важно, ведь я выжила! На мое счастье, в школе была учительница, которая меня опекала. А когда я поступила в лицей, говорила уже бойко, стала хорошо учиться и закончила его с отличием. Это и решило мою судьбу, я уехала в Ленинград в институт и не знала тогда, что это навсегда.
— Интересно, какая судьба вас бы ожидала, если бы вы остались в Польше?
— Думаю, моя жизнь в Польше сложилась бы так же, как у одноклассниц, с которыми я пообщалась. Я была бы одной из старушек-пенсионерок. Иногда встречалась бы с подругами за чашкой кофе — и все! Не знаю даже, вышла бы я замуж или нет. Но судьбе было угодно, чтобы я уехала. К слову, у моей мамы было предчувствие. Когда я садилась в поезд, она вдруг сказала: «Домой ты не вернешься». Она поначалу очень переживала, как я там одна, в чужой стране. Но потом, когда она услышала, как Сан Саныч Броневицкий играет на пианино, мама нас благословила: «Я спокойна за тебя, твой муж музыкант, а музыканты хорошие люди!» Она полюбила Сан Саныча, хотя отношение к русским у поляков было всегда настороженным.
— Вы видели Петербург в разные времена. В какие годы, на ваш взгляд, он был самым красивым?
— Ленинград с первой минуты, как я в нем оказалась, стал городом мечты. Я долго не верила, что вправду живу здесь, щипала себя, глядя на Эрмитаж из окна общежития на Мытнинской набережной. Гуляла ночами по улицам и не верила, что провинциальная шахтерская девчонка попала в такую сказочную красоту. Это было как во сне. Но потом я проснулась, влилась в жизнь, стала выступать перед публикой. А Ленинград-Петербург все равно не разлюбила. И когда меня спрашивают, где моя родина, я отвечаю: здесь. Здесь мой дом, здесь появились мои дети, внуки, здесь у меня все друзья, все самое дорогое.
...Когда я приехала в Петербург, то не заметила ни сырости, ни темноты, о которых многие почему-то говорят. Ведь я выросла на севере Франции, откуда уезжала с туберкулезом, вот там жуткий климат. И если бы не солнечная Польша, я, может, и не выжила бы. В память о Франции у меня остались на всю жизнь рубцы на правом легком. С двух до девяти лет я ничего не видела, кроме сырости, грязи, холода и маминых слез, потому что она похоронила сначала моего отца, а потом брата. Бомбежки, расстрелы — все это было очень страшно. И вдруг — Польша с ее ярким солнцем и хвойными лесами. Мой туберкулез прошел. Я спаслась благодаря тому, что отчим был коммунистом. И хотел уехать из «капиталистической» страны. Потом он сказал, что французские шахты ничем не отличаются от польских. Там эксплуатируют, и тут эксплуатируют.
|
||
«Я не хожу в католический храм»
— Вас в этом году выдвигали на звание почетного гражданина города. Для вас это много значит?
— У меня достаточно званий. И я не расстроилась, проиграв. Я уже получила удивительную награду: титул почетного гражданина России. Патриарх всея Руси Алексий II удостоил меня этой чести. Глава православной церкви наградил католичку, вот так бывает.
— Вы так и остались католичкой, не сменили веру на православие. Почему?
— Вера как польская кровь, которая течет в моих жилах. Это то, с чем человек рос, что впитал в себя с материнским молоком. Все мои родственники были католиками. И для меня это незыблемо. Я поменяла гражданство, но это просто паспорт, а не национальность и не вера.
— А вы ходите в католический храм в Петербурге?
— Нет, потому что однажды, зайдя, испытала шок. Ко мне подошла женщина и говорит: дайте автограф. Я хотела встать на колени, помолиться, облегчить душу. А тут вдруг такое вторжение. И с тех пор я сказала себе: «У меня есть образ Божьей Матери, и перед сном я всегда могу ей помолиться, рассказать, что со мной было, попросить прощения, если что-то не так». А в костел я сходила в Польше, в тот самый, где принимала первое причастие десятилетней девочкой. Священник отвез на своей машине на кладбище, где похоронена мама. Там маленький городок, я спокойно могла встать на колени и помолиться. Никто мне не мешал. В Петербурге это невозможно. Поэтому мой храм в душе.
— За кого вы обычно молитесь?
— Всегда за маму, папу, брата, за моих близких и друзей, которых уже нет. Мне хочется, чтобы они на том свете знали, что я о них помню. Молюсь за дочку, внука, чтобы у них все было хорошо. Ну и, конечно, за себя. Не хочу черстветь душой, прошу дать мне вдохновения, сил, любви.
— Как в наше непростое рыночное время вам удается оставаться интеллигентной и не торговать собой, скажем, поддерживая политиков?
— Моя трибуна — это сцена. К людям я выхожу, чтобы дать надежду, а не за тем, чтобы они вступали в ту или иную партию. Политика не для меня. Потому что люди, занимающиеся ею, способны на все. Они не гнушаются средствами, чтоб заполучить власть. У меня другие жизненные принципы.
— Какие?
— Я не существую, я живу. А живой человек, как растение, не засыхает. Вместо воды и дождей меня подпитывают хорошие эмоции. Злые люди очень быстро стареют. Я же не злая. У меня в песне поется: «Помню только хорошее я всему вопреки».
|
Лилия Шарловская |
Сколько стоит рай
— У вас есть специальная гимнастика, чтоб поддерживать форму?
— Раньше, до перелома ноги, я каждое утро ходила 10 км по лесной тропинке вместе с собаками. Сейчас, конечно, так не могу. Зато могу покрутить педали на домашнем велотренажере. Правда, нога иногда начинает кричать: «Учти, я больная!» Приходится с ней считаться. Потому что ей досталось, колено сильно раздробило. Но ничего, это испытание, которое мне нужно было пройти. Я же могла сдаться, лечь, потерять себя. Если бы я не тренировалась, то вряд ли бы вышла еще на сцену. Доктора прикрепляли к ноге электрод, чтобы заставить ее работать и не дать атрофироваться мышцам за два года бездействия. Но сейчас все в порядке. Я могу ходить, правда, не на такие большие дистанции, как раньше.
— Когда вы видите своих коллег, поющих примитивный шансон и пользующихся успехом, задумываетесь, в чем секрет их популярности?
— Каждому времени — свои кумиры. Может, люди устали слушать серьезное и духовное? Им захотелось простых песен. Многим пришлись по душе Стас Михайлов и Елена Ваенга. Но это не значит, что они нравятся всем. Время покажет, насколько их талант долгоиграющий. Мне все-таки кажется, что скоро появятся новые звезды. А сегодня — дай им бог! Думаю, к Стасу Михайлову тянутся недолюбленные женщины, а Ваенгу любят потому, что она себя просто держит, людям это нравится.
— Своему внуку Стасу вы делаете замечания или вам нравится все его творчество?
— О, далеко не все! Но замечаний я ему не делаю — он взрослый артист, пусть сам свою дорожку протопчет. Иногда я, конечно, подсказываю, а он упрямо свое мнение отстаивает. «Но песня лучшая его пока не спета», я так думаю. Он ищет, ошибается, сам пишет стихи, в общем, наш Стас — творческий парень.
— Вы символ Ленинграда и Петербурга. Скажите, вы богатая женщина?
— Я живу в достатке, не больше того. Но я знаю, что такое голод, и знаю, что такое кутить... Помню, когда я стала получать большую стипендию в институте, я ее налево и направо тратила, потому что дорвалась наконец-то до собственных денег. Сейчас я живу, обеспечивая свой дом, собак, участок. По весне мне помогают ухаживать за огородом, это тоже определенные затраты. У меня не растут картошка и морковка, у меня высаживаются красивые клумбы, и получается такой маленький Версаль. Я радуюсь той красоте, которую вижу, когда просыпаюсь, на это все нужны деньги, и я их зарабатываю. То, что получаю за выступления, не умопомрачительные суммы, но они обеспечивают мне комфортный образ жизни. У меня по-прежнему есть две помощницы, которым нужно платить зарплату. Управляющая делами Нина Вячеславовна и мой кулинар Верочка, которая со мной уже больше сорока лет. Это наш дом, наши собаки, наши клумбочки, наш лес, наши птички, для которых висят кормушки на каждом подоконнике. И наш рай, на поддержание которого в порядке требуются энные суммы.