Большой театр показал последнюю и самую ожидаемую премьеру заканчивающегося 238-го сезона — балет по одной из ранних пьес Уильяма Шекспира «Укрощение строптивой».
Премьера эта мировая, что означает: до вчерашнего дня спектакль в такой хореографии, с таким подбором музыки, такими костюмами и такими декорациями не шел нигде в мире. Хореографом выступил супермодный балетмейстер из Монако директор Балета Монте-Карло Жан-Кристоф Майо.
Когда в 2012 году, объявляя планы, худрук Сергей Филин обмолвился, что ему удалось уговорить любимца правительницы Монако, ее высочества принцессы Ганноверской Каролины, сочинить эксклюзивный балет для Большого театра, произошла сенсация. Во-первых, потому что сочиненные конкретно на эту труппу эксклюзивы Большому, несмотря на всю его мировую славу, удается заполучить не так уж и часто. Ну а во-вторых, сам хореограф последние 20 лет для других театров не сочиняет (только переносит поставленное в Балете Монте-Карло на другие сцены) и отказал в «праве первой ночи» даже такому театру, как Парижская опера. С произведением продвинутый хореограф определился сразу — о шекспировском «Укрощении» он мечтал давно, все надеялся поставить пьесу на свою любимую жену и музу Бернис Коппьетерс, да так и не случилось. Теперь, когда Бернис практически закончила танцевальную карьеру, использует ее уникальное тело в качестве модели для артистов Большого — отрабатывает на ней свои хореографические замыслы, а та уже в качестве репетитора показывает нашим танцовщикам, как это должно выглядеть, и оттачивает с ними движения в репетиционном зале. Да и весь проект Большого Майо сделал делом почти семейным — даже костюмы для спектакля придумывал его сын Огюст, прошедший, впрочем, «университеты» Карла Лагерфельда и сотрудничавший с модным домом Шанель. Подробное перечисление мест учебы и службы художника по костюмам — дело для оценки достоинств этого балета первостепенное, ибо эти самые костюмы и являются тем самым окончательным штрихом, что придает изобретательной хореографии Майо стильную оправу и составляет львиную долю успеха спектакля.
Собственно, тому, как стильно теперь одеты персонажи шекспировской пьесы, можно посвятить целое обозрение. И я уверен, что гламурные журналы не упустят возможности рассказать о модных фасонах в спектакле любимца светской тусовки Лазурного Берега: авангардных жабо в костюме Баптисты — отца главной героини (Артемий Беляков), последнем писке сезона — забавной юбочке-шортах на слуге Петруччо, Грумио. Тут и правда есть на что посмотреть — сама стервозная Катарина (Екатерина Крысанова) появляется в отпадной изумрудного цвета длиной юбке с огромным разрезом, которую с нее по ходу дела срывают, и она оказывается в соблазнительнейшем черном купальнике с изумрудной оторочкой. Ее «укротитель» Петруччо впервые является вальяжно шествующим по ослепительно-белой лестнице в модной серой шляпе и шубе из черных перьев! А когда эту шубу сбрасывает, оказывается, что зауженные книзу укороченные брюки в стиле 60-х и приспущенные подтяжки гармонируют по цвету с туалетами его избранницы и тоже производят сильное впечатление.
Собственно, демонстрация мод начинается еще до начала спектакля: оркестр еще не играет, занавес не поднят — а на авансцене уже появилась стильная экономка (персонаж, введенный в пьесу самим Майо, у Шекспира он отсутствует), показывающая свой прикид (Анна Тихомирова) — спортивного кроя брюки с серебристыми лампасами, блузка из капроновой сетки с черным «оперением» на одном рукаве. Костюмы демонстрируются на фоне таких же стильных и контрастирующих с ними белоснежных декораций: причудливые геометрические тумбы, напоминающие классические, однако необычной трехгранной формы колонны, две передвигающиеся полукруглые лестницы, символизирующие обе половинки платоновского андрогина, — все эти сценические конструкции заново моделируют и преображают пространство каждой новой сцены.
Соавтором Майо в качестве сценографа на протяжении почти двадцати лет является Эрнест Пиньон-Эрнест — легендарная фигура в мировом стрит-арте, то есть направлении, которое в качестве пространства для своих работ использует обычные городские улицы, зачастую также преображая их до неузнаваемости. Такое тесное сотрудничество, кроме необыкновенной стильности сценического пространства, все же делает балеты Майо несколько похожими один на другой, чего не избежала и новая работа для Большого — напоминает изысканную и дорогую квартиру, сделанную с соблюдением всех норм и параметров евростандарта.
Такого же сорта и хореография — изысканная, продуманная, очень музыкальная, концептуальная, учитывающая психологические нюансы, выверенная до движения каждого пальчика, но все же легкоузнаваемая. Центром спектакля является откровенно-чувственно-эротический дуэт, наглядно демонстрирующий главную и по-европейски толерантно выраженную мысль хореографа о том, что эта пьеса не пособие по домострою — как усмирить непокорную жену, она рассказывает о встрече двух невероятно сильных личностей, которые созданы природой друг для. Но — стоит учесть важную деталь — самые эротические сцены сделаны на музыку Камерной симфонии Шостаковича, посвященной памяти жертв нацизма! Одних это коробит, другие считают такой подбор пикантным, третьи находят его органичным и отнюдь не пошлым.
В этой своей работе Майо в основном обращается к музыке композитора, написанной для кино. И не просто потому, что все три балета Шостаковича уже имеются в репертуаре Большого: хореограф считает, что именно в кино Шостакович был более всего открыт, и именно там можно найти популярные мелодии, которые отлично подойдут для балетной комедии. Музыка мелко нарезана для хореографического употребления, точно винегрет, из различных произведений, не всегда соответствующий тому, что происходит на сцене. Да и ассоциации, которые возникают у нашего зрителя в связи с этой музыкой, мягко говоря, совсем не находятся в плоскости шекспировского «Укрощения».
Майо использует здесь, например, знаменитую песню «Нас утро встречает прохладой», написанную для фильма «Встречный», патетическую музыку из посвященного Кирову фильма «Великий гражданин», музыку из «Овода» и «Гамлета». А также узнаваемые цитаты из чужих творений: «Подмосковные вечера», «Цыпленок жареный», «Ой вы сени, мои сени…» в обработке Шостаковича из оперетты «Москва, Черемушки». Всего нашинковано таким образом 25 отрывков. Такой пестрый подбор мешает драматургической целостности спектакля. Да и без подробно и детально пересказанного на шести страницах (!) Жаном Руо либретто даже знатокам Шекспира будет трудновато понять, о чем, собственно, идет в балете речь. Некоторые эпизоды скомканы, иные, подробно расписанные в либретто, совсем не воплощены на сцене — то ли времени у постановщика не хватило, то ли по живому сокращали уже поставленный балет.
Хореограф не славится сильной режиссурой своих спектаклей, даже всем известные сюжеты выходят у него излишне запутанными, малопонятными, с претензией на глубину и оригинальность. Не сошлись с этой точки зрения концы с концами и в балете «Укрощение строптивой». Но зато какие чудные дуэты он дарит своим солистам, сколько остроумия вкладывает в иные хореографические эпизоды! В балете создался настоящий актерский ансамбль. Десять персонажей — и для каждого у хореографа нашлись свои краски. Балет в основном выстроен с учетом пластических и актерских возможностей Екатерины Крысановой (Катарины) и Владислава Лантратова (Петруччо), Ольги Смирновой (Бьянки) и Семена Чудина (Люченцио). Эти артисты и впрямь великолепны. Ну где еще увидишь такого похотливого «старца» Гремио, который получился у Вячеслава Лопатина, такого самовлюбленного Гортензио, который вышел у Игоря Цвирко, пронырливого и забавного Грумио (прекрасная работа Георгия Гусева)… Не портит впечатления и оборванный конец спектакля, сделанный на обработанную Шостаковичем музыку Винсента Юманса «Чай на двоих» — артисты и правда забавно изображают на сцене процесс чаепития, заканчивающийся смачным поцелуем. В конце концов никакого эпилога нет и у английского классика, и текст его пьесы, как известно, дошел до нас также не целиком…