Стыдно вспомнить: одним из основных лозунгов горбачевской перестройки было «создание правового государства».
Бесславный конец партии «Яблоко», вероятно, был связан в том числе и с призывом защищать свои интересы в судах: россияне поверили, попробовали — и сочли это циничной издевкой.
Шутка последних лет, согласно которой ругательством из трех букв со второй «у» является «суд», кажется таковой далеко не всегда. Крайняя слабость судов лишает нас даже скудно продекларированных прав, а государство — законных инструментов исполнения обязанностей. Ведь без суда законы не более чем благие пожелания (а значит, их незачем улучшать), парламент, принимающий их, — сборище самодеятельных актеров, а правительство может опираться лишь на административные рычаги, что делает его слабым и вынужденно жестоким. Без честного профессионального суда мертвы и демократия, и право собственности, а общество становится добычей разнообразного криминала.
Россия давно решила проблемы, которые можно было решить без него. Те преграды, которые сегодня останавливают нас, требуют хотя бы нормализации этой важнейшей сферы. Например, только суд позволяет защищать собственность — а без ее защиты возможны лишь политически обусловленные инвестиции, которых всегда недостаточно.
Судебная реформа начала 2000-х годов вкупе с созданием федеральных округов улучшила материальное положение судов (в 90-е приходилось получать судебные решения, напечатанные на оборотной стороне использованных листов: не было даже бумаги) и вывела их из-под контроля губернаторов. Но формальная независимость в ряде случаев обернулась независимостью от здравого смысла, а административный контроль скорее усугубился, перейдя на более высокий уровень.
Советский Союз даже худших времен был гуманистичнее современной России, «поднимающейся с колен» в не поддающуюся публичному описанию позу. При Сталине доля оправдательных приговоров составляла около 10%: у нас в 2000-е — заметно ниже 1%. И отнюдь не из-за качественной работы следователей.
По данным фонда «Общественное мнение» (ФОМ), доля россиян, оценивающих деятельность судов положительно, за десятилетие почти не изменилась, увеличившись по сравнению с 2004 годом с 26 до 27%. Доля негативных оценок снизилась с 46 до 35%, но все равно остается более высокой — и это притом что треть россиян была участником судебного разбирательства: суд глубоко вошел в повседневный быт России. Кстати, 4% россиян признались в наличии судимости, а еще 27% — что у них есть знакомые с судимостью (при этом 15% считают приговор справедливым и лишь 8% — нет).
Доля россиян, полагающих, что суд их района руководствуется прежде всего законом, выросла за 2000-е годы с 34 до 51%. Но 21% полагает, что главным для суда является мнение вышестоящих судебных инстанций, столько же — стороны обвинения, 18% — мнение региональных и местных властей, 9% — общества и 8% — местных бандитов. Лишь 9% считает, что судьи принимают решения по своему произволу: таким образом, суд считается относительно объективным. Но лишь 30% россиян считает, что в него надо обращаться сразу же при нарушении своих прав, а 57% — почти вдвое больше — полагает, что это надо делать лишь в крайнем случае. Это признак недоверия к суду — притом что он остается основным инструментом решения проблем.
По данным центра Левады, в этом качестве на него указывают 33%, и это единственный ответ, более частый, чем уверенность, что ничего добиться в России нельзя (27%). 22% полагают, что надо обращаться в СМИ, 19% — в органы власти, 16% — участвовать в протестах.
При этом лишь 27% россиян полагает, что обычный человек может хотя бы «надеяться» на справедливый суд; 61% считает, что нельзя даже надеяться.
И это в ситуации, когда право на справедливый суд, на равенство перед законом, по данным ФОМа, считается третьим по значимости правом человека (на него указывает 55%) — после прав на бесплатную медицинскую помощь (74%) и справедливо оплачиваемый труд (58%)! Право на правосудие так же важно, как на бесплатное образование (54%), важнее личной свободы (46%), неприкосновенности собственности и жилища (35%), свободы передвижения (30%), слова (18%) и совести (11%).
Россия знает: без правосудия любые провозглашенные свободы обращаются в прах, а то и в свою противоположность.
Характерно, что олигархи предпочитают судиться везде, кроме страны, которую они сами создали для своего удобства.
Каждый процесс, который «столпы режима» проводят за пределами России, лишь усиливает впечатление, что граждане нашей страны лишены доступа к правосудию — и что представители их власти сознают это лучше всех.
Что же делать?
Необходим жесткий контроль качества работы судов.
Надо восстановить выборность судей, существовавшую даже в Советском Союзе.
Нарушения с их стороны (включая игнорирование существенных материалов дела) должны вести к увольнению и пожизненному запрету на любую юридическую деятельность, занятие любой государственной, руководящей или выборной должности.
Дела должны рассматриваться быстрее: вероятно, следует рационализировать процедуру их рассмотрения. Иначе десятки тысяч людей, в том числе невинных, по-прежнему будут годами гнить в переполненных тюрьмах, деликатно именуемых следственными изоляторами. Следует ограничить количество дел, одновременно рассматриваемых одним судьей: перегрузки разрушают психическое и физическое здоровье, что неизбежно отражается на правосудии.
Для борьбы с сутяжничеством стоит установить, что, если при апелляции высшая инстанция подтверждает правильность оспариваемого решения, ответчик выплачивает ощутимый штраф. Судебные процедуры должны быть упрощены и понятны гражданину, чтобы он мог сам, без помощи юриста, обращаться в суды, не опасаясь отказов по формальным причинам.
Судей, как и госслужащих, надо стимулировать не столько высокими зарплатами, сколько пожизненным социальным обеспечением. Нужна действенная защита судей, потерпевших и свидетелей. Это дорого — но влияние мафии на суды обходится дороже.
Суды нуждаются в специализации по вопросам, требующим профессиональной подготовки: налоговые споры, фондовый рынок, корпоративное управление, отношения фирм с государством.
Важно установить связь между квалификацией судьи и тяжестью обвинения. Чем тяжелее обвинение (в арбитражном суде — чем выше сумма иска), тем выше должна быть квалификация.
Пока об этом можно лишь мечтать. Три года назад, в мае 2011 года, Следственный комитет, обязанный расследовать нарушения закона в судебной сфере, установил, что заявления несогласия с решениями судей, прокуроров и следователей, сопровождаемые предположением о совершении ими должностного преступления, не подлежат регистрации и не требуют проверки. Это открывает двери произволу в отношении судей, прокуроров и следователей: любое незарегистрированное заявление может быть пущено в ход при наличии «административной воли». Исполнение закона в силу своей избирательности стало инструментом произвола.
Но, главное, это положение лишает большинство доступа к правосудию, не позволяя закону касаться своих «слуг»: они по определению выше его. Тем самым государство официально лишило граждан даже теоретической возможности защиты от беззакония судов, прокуроров и следователей.
Такого в нашей стране не было даже в Средневековье. Хотя крикнувший «слово и дело!» висел на одной дыбе с обвиненным (причем по принципу «доносчику первый кнут»), а «долгий ящик» стал символом опаздывающего правосудия, жалобы подданных все же принимались властителями к рассмотрению.
Нынешним же жертвам произвола, насколько можно судить, рассчитывать в принципе не на что — кроме, конечно, современного аналога «красного петуха».
Интересно, знакомо ли руководство Следственного комитета с причиной существования законов? Ведь они нужны не только для наказания преступников и защиты от них общества, но и для спасения от самосуда самих преступников, какими бы «крутыми» они себе ни казались, и их сравнительно честного окружения.
Недоступность правосудия воспринимается обществом как одна из главных несправедливостей. Лозунг Манежной площади — «закон един для всех!» — на глазах объединяет Россию. И это источник осторожного оптимизма.
Каким бы плохим ни было наше государство, ему придется создавать честный и профессиональный суд — просто ради самосохранения.