Девлет Бахчели, лидер Партии националистического движения (ПНД) и ключевой партнер правительства заявил во вторник, что «цель Израиля — окружить Анатолийскую географию», предупредив, что Турция является «конечной целью».
В этом прогнозе нет ничего нового. Он перекликается с давним убеждением, часто высказываемым бывшим премьер-министром Неджметтином Эрбаканом, идеологическим наставником президента Реджепа Тайипа Эрдогана. Его сын Фатих Эрбакан — теперь самостоятельная политическая фигура — недавно повторил это утверждение в ответ на военные действия Израиля.
Теория получила дополнительную поддержку после того, как в сети стал вирусным ролик израильского телевидения, в котором комментатор заявил, что Израиль «в конечном итоге столкнется с Турцией». Видео широко распространилось не только в Турции, но и в некоторых частях арабского мира, внося вклад в различные варианты интерпретации региональных сценариев.
Но страх возник не в результате одного видео. После ударов Израиля по иранским целям давняя турецкая реакция вновь проявилась по всем политическим линиям: «После Ирана Турция — следующая». Убеждение, широко распространенное по всему идеологическому спектру, проистекает из идеи о том, что западные державы систематически преследуют независимые или антиизраильские режимы, и что Турция в конечном итоге может столкнуться с аналогичными дестабилизирующими усилиями.
Даже бывший министр Португалии по европейским делам Бруно Масаеш забил тревогу, опасаясь за Турцию, и теперь эксперты страны также обеспокоены. В такие моменты ответы часто выходят за рамки идеологических линий — националисты, консерваторы и сегменты оппозиции начинают перекликаться друг с другом по тону и обеспокоенности.
Аналитики и журналисты возродили нарратив «Турция следующая», интерпретируя последние шаги Израиля как начальную фазу краха Ирана — результат, который, как они предупреждают, может проложить путь к ослаблению Турции.
Страх целенаправленной смены режима не является беспрецедентным в турецкой политической памяти. Череда иностранных интервенций, включая вторжение США в Ирак в 2003 году, убийство Муаммара Каддафи в Ливии, начало гражданской войны в Сирии в 2011 году, военный переворот против Мохамеда Мурси в Египте в 2013 году и постоянные санкции против Ирана, создали в Турции ощущение, что она следующая в очереди.
Эта цепочка событий культивировала то, что многие называют «стратегическим менталитетом осады»: убеждение, что все правительства в мусульманском мире, которые бросают вызов западным или израильским интересам, методично подавляются.
В Турции эти теории часто черпают силу из риторики, связанной с государством или разведкой. От телевизионных драм до панельных дискуссий с участием самопровозглашенных экспертов, нарратив о том, что «Запад хочет разделить и ослабить Турцию», приобрел значительную популярность.
Независимо от политических взглядов — исламистских, националистических или светских — широко распространено мнение, что страны, противостоящие израильской политике, часто сталкиваются с организованной нестабильностью.
Поп-культура способствует этому представлению, драматизируя тайные операции и усиливая восприятие того, что Турция находится под постоянной внешней угрозой.
В Турции отголоски израильско-иранской конфронтации возродили старые идеологические линии борьбы — каждый политический лагерь интерпретирует момент через собственную призму страха, идентичности и геополитических перспектив.
Среди проиранских настроений Турции, особенно тех, кто скептически относится к НАТО, точка зрения очевидна: Иран представляет собой последний крупный региональный оплот против того, что они воспринимают как агрессивный, руководимый Западом порядок. По их мнению, крах Тегерана не только устранит стратегический противовес Израилю и Соединенным Штатам, но и оставит Турцию беззащитной и изолированной. Для них падение Ирана — это не просто конец режима, это сигнальная ракета, знаменующая начало поворота в сторону Турции.
Исламистские и проправительственные голоса, включая деятелей, близких к правящей Партии справедливости и развития (ПСР), подходят к кризису с противоположной стороны. Хотя они все еще глубоко настороженно относятся к намерениям Запада, они настаивают на том, что Турция уже разорвала цикл навязанной извне нестабильности. Они утверждают, что благодаря своей напористой внешней политике, экономической устойчивости и отказу подчиняться западному диктату Турция перевернула региональный сценарий. С этой точки зрения Анкара сейчас является последним суверенным субъектом, свободным от западного контроля, — крепостью, которая держится крепко, пока другие рушатся.
В то время как западные лидеры продолжают подчеркивать необходимость не допустить получения Ираном ядерного оружия, многие в регионе считают, что конфликт перерос этот нарратив. Стратегическая цель, по их мнению, уже не только в обогащении урана; речь идет о региональном доминировании и долгосрочном балансе сил.
Если Израилю удастся свергнуть Исламскую Республику, последствия могут оказаться более дестабилизирующими, чем многие ожидают. Распад Ирана как унитарного государства, вызванный этническими линиями разлома, сепаратистскими течениями и экономическим крахом, может произойти быстро.
Ни одна западная держава с 1979 года не продемонстрировала политической воли, чтобы подтолкнуть Иран к такой критической точке. Но теперь, когда во главе этих усилий оказался Израиль происходит глубокий региональный сдвиг.
Основной вопрос, стоящий перед западными политиками, заключается не в том, следует ли сдерживать Иран, а в том, готовы ли они к последствиям краха режима. Иран после Исламской Республики не будет похож на послевоенную Германию или Ирак — он может стать раздробленной, нестабильной зоной с каскадными эффектами на своих границах. И именно здесь кроются опасения Турции.
Для Турции бремя войны, развязанной Израилем, может оказаться тяжелым — начиная с управления потенциальным наплывом беженцев и заканчивая проблемами, выходящими далеко за рамки.