«Вы пойдете на выборы? — допрашивают меня с пристрастием во время радиоинтервью. — Будете голосовать?
Какой вариант вы считаете правильным: унести бюллетень домой, испортить его или написать на бланке что-то обидное власти? А может, отдать свой голос кому угодно, лишь бы не правящей партии?»
Вполне уважаемые политики и публицисты, которым дорога судьба России, полностью увлеклись этой идеей: как продемонстрировать неприятие грядущих выборов? Возникают новые варианты, дискуссия все горячее. Представляется, однако, что это заботит сравнительно узкий круг тех, кто вовлечен в политическую жизнь и верит в возможность что-то изменить.
Большинство населения обязательно придет в день выборов на избирательные участки. В хорошем настроении, целыми семьями: это не только выходной, но и маленький праздник. Играет музыка, можно угоститься бутербродами и на мгновение ощутить собственную значимость. Члены избирательной комиссии, милиционеры в белых рубашках — все преувеличенно любезны и даже улыбаются.
Административный ресурс понадобится местным чиновникам, чтобы достичь или превысить доведенные до них контрольные цифры. Большинство и так проголосует за партию власти. Миллионы избирателей делают выбор не потому, что проработали с карандашом в руке программы всех партий, сверили их прошлые обещания с реально достигнутым. Предвыборный процесс в нашей стране сведен к более или менее откровенному подкупу. Так пошло с девяностых годов: кандидат ездит по стране, спускается с трапа, развязывает мешок с деньгами и под аплодисменты раздает ассигнации. Или подписывает щедрые указы. В других странах подкуп избирателей запрещен. Рассматривается как свидетельство безответственности политика.
А у нас никто не против! Наоборот — довольны. Да, нас покупают. Но мы охотно в этом участвуем, вымогая у власти то, чего в другое время она ни за что не даст. Как в старые времена невеста понимала: жених дарит цветы и подарки, пока не обвенчались.
Помню, как в советские времена жители запущенных донельзя коммунальных квартир могли решить свои проблемы только благодаря выборам. Накануне по квартирам ходили подобранные райкомом партии агитаторы и настойчиво приглашали голосовать. А жильцы в ответ требовали немедленно провести ремонт. Грозили вовсе не прийти на избирательный участок, если этого не будет сделано.
Милиция и КГБ были бессильны. Всемогущее советское государство отступало перед жильцами коммуналок, поддавалось на шантаж, потому что морально-политическое единство советского народа было важнее всего. Местные руководители головой отвечали за явку избирателей.
Так и сейчас. Казалось бы, чего так беспокоятся? Исход голосования в целом предопределен. Кто именно пройдет, какие партии смогут в зале заседаний Государственной думы присоседиться к хозяевам жизни — важно, пожалуй, только для самих кандидатов. На ситуации в стране это мало скажется. Законодательная власть в принципе воспринимается как ненадежная и второразрядная. Настоящая сила-то у тех, кто распределяет материальные блага, у тех, кто может что-то дать...
Но власти высокие цифры крайне важны как свидетельство народной любви и поддержки. Так мужчина, покупая женскую любовь, желает видеть свидетельства искренней страсти.
Поэтому, между прочим, маловато шансов у оппозиции. Какой избирателю практический прок от кандидатов, которые с властью изначально в контрах? У них же в руках ничего нет. Ни дорогу заасфальтировать, ни лампочки в подъезде повесить, ни зубоврачебное кресло в медпункте завести — ничего не могут. Когда оппозиционерам не достается голосов, нечего искать политических резонов: дескать, народу они не нужны... Тут чисто житейский расчет: изберем оппозиционера — что станет с нашим городом или деревней? Ему же высокие начальники ни на что не дадут денег, всего лишат, еще останемся без газа и электричества!
Таинство выбора в нашей стране определяется особыми отношениями, которые связывают граждан России с властью. Наши сограждане не ощущают себя настолько самостоятельными и самодостаточными, чтобы существовать независимо от власти. Не чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы взять на себя ответственность за себя, свои семьи — не говоря уже обо всей стране. Напротив, большая часть населения исходит из того, что самим ни за что не справиться с множеством повседневных проблем. Не потянуть. Не осилить. Не выжить!
Люди нуждаются во власти как в покровителе и защитнике. При этом прекрасно понимают, что чиновники наобещают и не сделают, обманут и обведут вокруг пальца. Презираемая профессия. Но у них в руках и власть, и деньги. Они сильные и сплоченные. И люди обреченно вздыхают: «Плетью обуха не перешибешь».
Социологи обращают внимание на то, что за пределами больших городов очень многие жалуются на бедность. И это ощущение определяется не малой зарплатой, не скудостью быта, а скорее отсутствием веры в способность изменить свою жизнь. Тот, кто чувствует внутренние силы подняться, бедняком себя не назовет.
А бедный и не пытается выбраться, не верит в возможность собственного успеха, рассчитывает только на благодеяние, на милость. Он готов приспосабливаться, удовлетворяться малым. К кому обращены его упования? К власти. Он целиком и полностью зависим от государственного аппарата. Как же с благодетелем спорить? «Начальству виднее». В день выборов избиратель обменивает единственный свой ликвидный товар — голос — на обещание о нем позаботиться.
Может ли позволить себе самостоятельность в политической жизни служащий в провинции, живущий на зарплату? Вдруг начальство обидится? Выкинут — и семью нечем кормить. А если у тебя мелкий бизнес? Бизнес отнимут, а то и посадят. Каждый исходит из того, что с ним это запросто могут сотворить. И в суде правды не добиться. Откуда же взяться готовности отстаивать свои взгляды?
Неотъемлемая часть нашей политической жизни — двуличие и лицемерие. Но это не дурная черта характера, а способ выживания. Чем рядовой гражданин, жалко томящийся в очереди в казенном учреждении и заискивающий перед самым ничтожным чиновником, отличается от народного артиста, с высокой трибуны под аплодисменты славящего президента или премьер-министра? Жизнь их различается по степени комфортности, но они оба не уверены в себе, ощущают свою слабость, исходят из того, что не польстишь чиновнику — не преуспеешь.
И они в немалой степени правы. Оба воспринимаются власть имущими как обслуживающий персонал. Плохо обслужишь — лишишься чаевых. Хотя одному в лицо говорят, какой он талантливый, а другому внушают, что он становой хребет государства.
Принято исходить из того, что новое поколение, выросшее после крушения советской власти в более открытом обществе, будет вести себя иначе. Но два десятилетия, прошедшие после развала советской системы, показывают: общественные нравы и нравственные ценности мало изменились. Молодые люди приспосабливаются к реальности без внутреннего протеста.
Часто говорят: вот когда поднимут цены на жилье и коммунальные расходы, когда упадут доходы от торговли нефтью и газом, разозленный до предела народ выйдет на улицы и сметет неспособную ни на что власть!
Думаю, это в корне неверное представление о моделях поведения нашего общества. В кризисной ситуации люди еще острее ощущают свою беззащитность и зависимость от власти. Да, конечно, хочется, чтобы непосредственно виновный в наших страданиях был наказан. Желательно немедленно и публично. Нет слаще зрелища, чем снятый с должности министр или отданный под суд губернатор.
Но, когда людям страшно и они не верят в собственные силы, на кого им еще уповать, как не на высшую власть? Да, то в одном, то в другом городе вспыхивают очаги недовольства. Но, как выражаются социологи, это протест слабых. Характерно, что среди них много людей далеко не юных, пенсионеров. Это не революция, это отчаяние.
Мотивы таких стихийных демонстраций протеста сходны с теми, что руководят самоубийцами. Отчаявшиеся люди нередко вовсе и не пытаются уйти из жизни. Просто не видят иного способа прокричать о своем несчастье. Но искренне надеются, что их спасут, что им посочувствуют и волшебным образом избавят от всех проблем. Мечтательность — оборотная сторона неуверенности.
Так и вспышки социального протеста в России — это не желание свергнуть власть и все устроить по-другому, а всего лишь попытка обратить внимание на бедственность своего положения. В надежде на снисхождение, сочувствие и помощь.