Сегодня, когда Россия застыла в оцепенении, пытаясь свыкнуться с потерей Бориса Немцова, знакового реформатора 1990-х, отмечает свой очередной день рождения великий реформатор 1980-х — человек, роль которого в жизни каждого из нас мы не столько не осознаём, сколько осознанно стремимся принизить.
Последнее происходит потому, что он (а я, конечно, имею в виду Михаила Горбачёва) попытался дать нам то, чем в нормальном обществе дорожат больше всего на свете — свободу, но не смог предположить, что мы так безнадёжно не умеем её ценить.
В этом году у Михаила Сергеевича некруглая дата. Зато всего через несколько недель исполнится 30 лет его главному детищу — Перестройке, той «советской весне», которая пять замечательных лет была символом обновления, как говорил сам Горбачёв, «нашей страны и всего мира».
«Советская весна» 1985-го и нескольких последующих лет не стала, как в те годы мечтали многие, концом истории — истории, которая столетиями была чередой войн и насилия, по большей части бессмысленных и бездумных. Напротив, она сама оказалась частью истории — и сегодня, три десятилетия спустя, стоит задуматься над тем, почему самые оптимистичные годы советской эпохи обернулись тем триумфом реакции, который сегодня уносит жизни лучших людей из поколения российских реформаторов.
Оглядываясь назад, я риску сказать: почти всё, что делал президент «советской весны», он делал верно.
В 1985 г. новый Генеральный секретарь возглавил общество, намного более просвещенное и куда более нравственно зрелое, чем сегодняшнее. Убеждённый не в его исключительности и особости, а в его европейской истории и его современном характере, он попытался начать переход к информационной открытости, демократической политике и рыночной экономике.
На этом пути Горбачёв стал искать взаимопонимания с Западом и быстро нашёл его, так как истоки «холодной войны» были в значительной мере обусловлены именно советской политикой.
Закончив войну в Афганистане, Михаил Сергеевич спас десятки тысяч жизней простых советских людей. Открыв границы, он дал нам возможности, которые сейчас воспринимаются как очевидные, но которые были таковыми отнюдь не всегда. Запустив гласность, он не побоялся открыть для народа ту русскую историю, облагораживание которой, по словам одного из «прорабов перестройки», Александра Невзорова, «возможно только через подмену её чистой ложью».
Немного приоткрыв демократические «лифты», он вывел на сцену — пусть иногда и против своей воли — сотни и тысячи политиков, на десятилетия определивших судьбы страны. Горбачёв был подлинным революционером — он стремился менять страну, смотря в будущее, а не воздыхая о прошлом.
«Советская весна» оказалась невероятно популярной. Слова perestroika и glasnost’ вошли в тройку русских слов, которые (включая sputnik) не нуждаются в переводе ни на один язык мира. В самой стране искреннее восхищение молодым и динамичным лидером было повсеместным. Однако Михаил Сергеевич недооценил своего врага — беспринципную и безыдейную отечественную бюрократию. Будучи главой советского государства, он проиграл самóй государственной структуре.
Поражение было жестоким и пришло с двух фронтов. С одной стороны, возникла открытая оппозиция чиновников-сталинистов, которые «не могли поступиться принципами». Апофеозом их борьбы стали путч 1991 г. и создание ГКЧП. Но, с другой стороны, появилась и оппозиция «перекрасившихся», а потому ещё более опасных, чиновников.
Разве Борис Ельцин был снят с должности первого секретаря МГК КПСС за приверженность демократическим нормам? Нет, он лишился поста за плохую работу и откровенное неуважение к подчинённым. Но, почуяв шанс «подняться», он и ему подобные быстро достигли своих целей, получив контроль над властью в России и иных частях бывшего Союза. Развал страны они сочли не слишком дорогой ценой обеспечения личного успеха. Все «временные союзники» остались за бортом. Андрей Сахаров умер; Александр Яковлев сошёл с арены вместе с компартией; Егор Гайдар уступил место Виктору Черномырдину и массе куда менее привлекательных персонажей. Практически никто из знаменитой Межрегиональной депутатской группы не вписался в реалии эпохи «развитой российской демократии».
Горбачёв недооценил эффект, который коммунистический режим произвел на своих функционеров. Реформирование системы было невозможно без объявления КПСС преступной организацией и пожизненной люстрации персонала КГБ. Более того, как в своё время Германия была возвращена в сообщество нормальных стран через инкорпорирование в европейские структуры, СССР мог стать успешным только в условиях частичной десуверенизации в рамках НАТО и Европейского союза. И сегодня ясно видно, что Горбачёв и его соратники в те годы справились бы с этой задачей лучше любых своих оппонентов.
Но всё пошло так, как хотела взбудораженная президентом «советской весны» бюрократия. Воспользовавшись тяжёлым кризисом, она не нашла ничего лучшего, как постепенно, компенсируя свободу подачками, развернуть процесс вспять. В результате в стране теперь бушует «русская весна». Которая отворачивает ненависть народа от вороватой власти, направляя её на братский украинский народ, год назад одолевший свою клептократию. Которая оправдывает войну в Донбассе, а не провозглашает ненасильственный мир во всем мире; насаждает систему взглядов, в которой предприниматели приравниваются к преступникам, а чиновники выглядят гарантами народного благосостояния. Которая зовёт к новой изоляции страны вместо жизненно необходимой ей интеграции в мир. Которая, наконец, оправдывает любое насилие по отношению к активным несогласным — вплоть до их физического устранения.
«Русская весна» стала антитезой «советской весны», убогой и гнусной попыткой ее отрицания.
История не закончилась. Она, похоже, даже не ускорила темпа. Меньше столетия назад Германии хватило четверти века, чтобы «осознать» масштаб исторического унижения Версальским миром, «подняться с колен» и начать реализовывать мечту о «немецком мире» — и в итоге быть поставленной на надлежащее место. Россия за тот же срок, кажется, подошла к опасному экватору «героического имперского» пути — с массовыми восторгами по поводу «русского мира», апологией войны и насилия и уверенностью, что «с нами Бог!».
Россия не одинока. Значительная часть постсоветской периферии находится под властью лиц, по своим политическим пристрастиям подозрительно напоминающих автократов всех мастей: от Муссолини до Хорти. Ситуация на пространстве бывшего СССР в середине 2010-х годов очень напоминает Европу середины 1930-х, и, вполне возможно, нас ждут впереди большие — и, увы, бессмысленные — жертвы и испытания.
Однако если история не кончилась, то это означает и другое: возвращение к нормальности неизбежно, и маятник, старательно отведённый в одну из экстремальных позиций, обязательно качнётся обратно.
Мне искренне жаль, что великому политику и гуманисту Михаилу Горбачёву не повторить судьбы Карла Реннера, канцлера независимой Австрии с 1918 по 1920 г. и ее президента с 1945 по 1950 г. Но я убежден, что уже скоро всё больше моих соотечественников начнут осознавать, каким счастливым было для них время, когда они могли называть Михаила Сергеевича своим президентом. А многие из тех, кто родился после распада Советского Союза, ещё откроют человеческие качества нашего великого современника.
Возвращение России в цивилизованный мир — неминуемо. Это будет новой «российской (а не «русской») весной» — весной прогресса и ненасилия, которую мир будет приветствовать не меньше, а поддерживать даже больше, чем перестройку. И я надеюсь, что ответственные россияне учтут уроки прошлого и не повторят прежних ошибок.
А Михаилу Сергеевичу Горбачёву я сегодня желаю лишь одного — дожить до того дня, когда его идеал демократической России и справедливого мирового порядка претворится в жизнь.