Как интересно поворачивается жизнь: еще недавно главным заклинанием, гипнотизировавшим народ, было слово «стабильность».
А теперь все больше и больше звучит другое — «перемен». Не зря, наверное, с таким размахом отметили память Цоя и даже собираются ставить ему памятник в Петербурге (Цой и памятник — это, конечно, какие-то два разных полюса).
Оно и понятно, впрочем, откуда этот самый запрос на стабильность брался: когда нефть за сотню, можно ездить за границу, жить на одну зарплату и даже не бояться неурожая на собственном огороде — все кажется хорошо, и пусть бы так дальше продолжалось. Ну да, где-то, конечно, жили, живут и будут жить лучше нас, но лишь бы не было войны. Никогда еще за все последние сто лет не было в России так спокойно.
Так-то ж куда ни кинь — то военный коммунизм, то репрессии, то финская война, то Отечественная. Потом немного «оттепели» (а при ней — Карибский кризис), и снова поехали: через расстрел рабочих, Пражскую весну и прямо в Афганистан. Тут уже до Чернобыля и 1991 года подать рукой, а там раз — война в Чечне, дефолт, вторая война в Чечне… И только вот сейчас было тихо. Выросло непуганое, непоротое поколение, которое захотело чего-то еще, кроме как выжить.
Война, однако, опять случилась, покой нам теперь только снится, рубль всмятку, огороды актуальны как никогда, хотя сожженных фруктов с них и не собрать. И понятно, что никакой стабильности уже нет и не будет. Все, что от нее осталось, — это стабильное сползание куда-то вниз, в Белоруссию и ниже, в окончательный Туркменистан. Тут бы опомниться и начать проводить реформы сверху, пока еще есть рейтинг. Кстати, открою секрет. Знаете, зачем рейтинг нужен? Нет, не чтобы на него в соцопросах любоваться, не угадали, а чтобы растратить его, разбить вдребезги, проводя непопулярные реформы.
И вот когда эти реформы будут проведены — тогда рейтинг обратно начнет расти сам собой. Это если реформы проводить грамотно, а если нет, то к власти приходит оппозиция и начинает предлагать свои меры. Вот за этим и нужны все 80 с чем-то там процентов. А совсем не за тем, чтобы говорить о них по телевизору год от года.
Такую «стабильность» можно сравнить с рублями, которые вы не тратите, не кладете в банк на худой конец, а бережливо сохраняете под подушкой, пока они не превратятся в тыкву. Вот у нас этот момент и подступает — и с рублями, и со стабильностью. Потому, собственно, и перемен хочется.
Их нам, кстати, все же пытаются немного разрешить. Вот, например, почетная отставка известного православного бизнесмена. Чем не перемена, когда одиозный чиновник, скрывающий свою зарплату, чтобы «не создавать угрозы семье», уходит с насиженного места? Конечно, мы понимаем, что это ничего не изменит. И где бы ему ни приготовили места — хоть в Сенате, хоть в каком-нибудь уютном посольстве, — на нас самих это никак не скажется. Тут даже и гнев-то пролетарский особенно не сбить, потому что все сделано в максимально приятной самому чиновнику манере. Так уж там, наверху, прочно переплелись семейными узами, кооперативами, что узелок можно развязать только по методу Александра Македонского, решительно разобравшегося с загадкой царя Гордия.
Так что перемены — да не те. А с другой стороны (не из оппозиции, а из «буржуазной интеллигенции») перемен тоже побаиваются. Вот прогремевший на весь Фейсбук и окрестности текст основателя «Коммерсанта» под лозунгом «Спасайтесь и увозите детей!».
Он так прямо и пишет: мол, будут, будут перемены, бессмысленный и беспощадный русский бунт. Касатка, милая Кассандра…
Не люблю гадать на кофейной гуще, этим пусть занимаются профессиональные политологи, но вопрос о том, что лучше — ужасный конец или ужас без конца, — мне всегда казался немного надуманным. После конца всегда следует начало. Да и не вижу я оснований для такой вот катастрофы. Крах остатков «стабильности» — это не катастрофа, это новая надежда. Что бы там ни произошло — мы застоялись в историческом тупике, поросли неприглядным черным нефтяным мхом, а у наших детей, который нужно «увозить», в этом тупике нет перспектив.
Просто вспомните: еще даже в начале нулевых работал «социальный лифт» имени партии власти — идущие вместе нашисты. Лифт был загажен, исписан, все, кто из него выбрался на верхнем этаже, до сих пор нестерпимо воняют, но все-таки он ездил. А теперь нет и того — только федоровский НОД, где «активистам» предлагают кидаться экскрементами в оппозицию. Ах да, и еще «Божья воля», но это так, чисто потешить силушку молодецкую, по картинам потоптаться. За это даже в священники не возьмут, что уж говорить про Администрацию Президента.
И все равно: нужно не увозить детей и не спасаться, а быть готовым взять ситуацию в свои руки. Как в 1991 году, когда никто от ГКЧП не спасался за границей. Я совсем не исключаю, что тогдашняя история может вскоре повториться, но как фарс. И такие перемены будут лучше, чем бесконечное ватно-вялое угасание, которого наша страна уж точно недостойна.
Даже легендарный месяц август, который год не обходившийся без катастрофы — от «Курска» до Саяно-Шушенской ГЭС, — и тот (хотя еще не кончился) пока будто затаился. В ожидании все тех же перемен. Путин в Форосе? Нет, пока мимо. А удушливая атмосфера сгущается, и непонятно, откуда ждать грозы.
То ли на «фронтах Донбасса», то ли на валютных рынках (в сентябре же очередной пик выплат по внешним долгам), то ли еще где, а потом все вместе. Но пока — затишье. Последние дни холодного лета, за поворотом которого спряталась неизвестность. Ничего, скоро дойдем до нее сами и узнаем, стоило ли прислушиваться к совету «уезжать и спасаться».
Как бы там ни было, за все последние годы «стабильности» я не помню другого такого массового ожидания-призывания-опасения чего-то нового. Интересно, как ощущали себя люди в 1916 и 1990 годах? Один не застал, другой не помню. Видимо, скоро узнаю.