Китайская экономика продемонстрировала минимальный рост с 1990 года, в соответствии с официальным докладом властей Поднебесной.
По итогам 2015 года, темп роста ВВП КНР составил всего 6,9%, что является самым низким показателем за последние 25 лет. Между тем Пекин пытается подстроиться под новые реалии и начать работу со странами Ближнего Востока. «МК» обратился к руководителю Школы востоковедения ВШЭ Алексею МАСЛОВУ, чтобы выяснить, что ждать от китайского замедления России.
— В чем причины того, что экономический рост Китая затормозился?
— Замедление роста предсказывалось приблизительно пять лет назад. Причины, которые тогда назывались, оказались абсолютно правильными. Во-первых, в течение последних десяти лет произошла реструктуризация китайской экономики, в результате чего себестоимость продукции в стране заметно возросла, поскольку была проведена социальная реформа, начались крупные социальные выплаты. Это заметно увеличило нагрузку на бюджет, вошло в стоимость товаров, они подорожали и утратили свою привлекательность. Сегодня у Китая возникли такие конкуренты, как все страны Юго-Восточной Азии. Американцы перенесли часть своего производства в Мексику, в Аргентину. Сегодня себестоимость труда в Китае в годовом исчислении, например, в два-три раза выше, чем в Индонезии, в Малайзии, во Вьетнаме. Таким образом, производить продукцию в КНР уже не очень выгодно, и китайская продукция, которая поставляется на экспорт, проигрывает по своим конкурентным свойствам другим странам. Как следствие — падает экспорт. Во-вторых, в Китае оказалось довольно большое количество неэффективных предприятий, поскольку многие кредиты по их созданию распределялись по клановым принципам, по знакомству.
Третий важный момент — это изменение общей конкурентной среды в Восточной Азии. За счет чего Китай рос? За счет того, что любые капиталовложения в Китай давали очень быстрый прирост, поэтому инвестиции были огромные. Любая покупка продукции в Китае тоже давала очень большой рост. Наконец, Китай был довольно прозрачен и открыт для иностранных предпринимателей. Но китайская экономика стала более жесткой, как следствие — другие экономики перетянули на себя иностранных инвесторов и иностранные фирмы. Есть еще один момент: Китай делал рост своей экономики за счет вложений в основные фонды — в строительство дорог, заводов, и это давало очень красивые цифры при росте ВВП. Грубо говоря, если нет ни одного завода, а один завод строится, то получается прирост на 100%. За счет потребления, за счет рынка, за счет покупок китайский ВВП практически не рос, то есть люди предпочитали хранить деньги в кассах и при этом очень мало вкладывали в свой внутренний рынок. Как следствие — оказалось, что товаров много, а покупают их в Китае мало, поэтому внутренний рынок тоже перестал расти.
Китай очень надеялся, что за счет вложений в соседние экономики, то есть за счет экспорта капитала, будет рост, но, как оказалось, подвела общая ситуация. Во-первых, Китай рассчитывал, что страны БРИКС примут на себя китайские инвестиции, но страны БРИКС — например, российская и бразильская экономики — «завалились». Китай сейчас срочно перестраивает свою экономику: из товарной делает ее технологичной, как в Японии, например, или в Южной Корее. Но это все дает как минимум временное падение темпов роста, потому что это период перестройки. В этом плане ни одна экономика Азии не росла дольше 15 лет. Каждая экономика «заваливалась» по-своему. Каждый находил выход тоже по-своему. Все зависит от того, насколько китайцы смогут быстро в течение ближайших двух-трех лет перестроить экономику, а перестраивают они ее на скаку. Если смогут, то темпы роста, может быть, не возрастут, но будет стабильность. Если все тенденции, о которых я сказал, будут продолжаться, тогда китайская экономика будет падать и за собой утягивать весь мировой рынок.
— Чем это грозит миру и, в частности, России?
— Первый фактор, который грозит миру и России. Поскольку в Китае сокращается объем производства, сокращается и потребность в энергоносителях. Теперь китайцы будут закупать меньше энергоносителей и у России. Не случайно уже с этого года Россия согласилась поставлять меньше нефтяных ресурсов в Китай, потому что ему столько не нужно. Судя по всему, задерживается заключение сделки по ценам на газ, потому что опять-таки Китаю не нужно столько. Этот же удар испытают крупнейшие поставщики нефти в Китай — прежде всего это Казахстан, возможно, частично Саудовская Аравия, а эти поставки заложены в их бюджеты.
Второй негативный фактор: Китай довольно активно выступает инвестором зарубежных крупных проектов. Он обещал много инвестиций в Россию. В связи с состоянием китайской и российской экономик эти инвестиции будут заметно падать, то есть у нас было большое количество обещанных инвестиций, но реальных инвестиций в российскую экономику за последний год было значительно меньше. Это уже первый признак отползания. Наконец, что касается всего мира. Многие страны планировали свой рост, в том числе экспортно-импортные операции, исходя из стабильных темпов прироста китайского ВВП, то есть можно рассматривать Китай и как потребителя, и как крупную мировую фабрику. Поскольку ситуация изменилась, это сразу отражается на бирже и на котировках крупнейших фирм. В прошлом году впервые началась синхронизация между падениями китайской экономики, падениями китайской биржи и падениями на биржах США. В этом году на китайскую ситуацию начала реагировать и биржа Саудовской Аравии. Конечно, Китай приводит к замедлению или, как говорят сейчас в экономике, к таянию мировой экономики.
В ситуации с Китаем есть объективные процессы — это еще и недорасчет реального положения дел, поскольку многие специалисты абсолютно точно предсказывали, что 2014–2017 гг. станут моментом замедления роста Китая. При этом многие как специалисты в экономике, но не китайской, предполагали, что это всего лишь слухи, что Китай достаточно устойчив, и не реагировали на это. Вот это как раз момент недореакции. На российском примере все довольно просто. Сегодня при падении интереса к российским нефтяным ресурсам проявлялся довольно большой интерес к российской агропродукции. Китай — крупнейший импортер продовольствия в мире, то есть ему не хватает своего продовольствия. Сегодня, несмотря на то, что у России огромные земельные пустующие ресурсы, она заметно опоздала на китайские сельхозрынки. Нас опередили такие страны, как Украина, крупнейшим покупателем продукции которой является Китай, Аргентина и т.д. Россия оказалась неподготовленной к изменению ситуации в Китае и делала упор на нефть и газ. Она просила у Китая инвестиции вместо того, чтобы просто производить ту экспортную продукцию, которая нужна в Китае, и за счет этого зарабатывать. Вот это и был российский недорасчет, но такие ошибки делали и все страны.
— Иными словами, никакого российского «поворота на Восток» ждать пока не приходится?
— Если мы считаем, что есть некие экономические критерии российского разворота на Восток, да, я думаю, что разворота на Восток в экономическом плане пока мы не видим. Если мы рассматриваем это как политический лозунг, да, есть вариант усиления развития связей с Востоком, но, на мой взгляд, основная ошибка России — это любительское, непрофессиональное отношение к тем внутренним процессам, которые происходят в Китае. Из-за этого возникает невозможность правильно вычислить стратегию дальнейшей работы. У нас постоянно происходит запаздывание, то есть те меры, которые надо было предпринимать три или четыре года назад, мы предпринимаем только сейчас. Кстати, очень хороший пример: когда произошло падение рубля, оказалось, что многие товары в России стоят дешевле, чем в Китае. Причем от фруктов-овощей до текстиля. Китайцы были готовы — особенно на Дальнем Востоке — покупать это. Это было примерно полгода назад. Они просто ездили по российскому Дальнему Востоку и смотрели, что можно купить, чтобы продать в Китае. Так вот оказалось, что покупать в промышленных масштабах там нечего. То есть если можно было бы рассчитать, мы могли бы сейчас хорошо заработать.
— Еще одна важная тема — это экспансия Китая на Ближний Восток, о которой активно заговорили в контексте турне председателя КНР Си Цзиньпина в Саудовскую Аравию, Иран и Египет. Каковы цели этой поездки и есть ли здесь какие-то скрытые мотивы?
— Безусловно. Во-первых, это началось не с поездки, а со встречи Си Цзиньпина с лидерами сирийского правительства в конце прошлого года, когда китайское руководство заявило, что готово поддерживать гуманитарные акции в Сирии со стороны официального правительства и вкладывать туда до 6 млрд долларов, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу. Китайское руководство заявило также, что готово встречаться не только с представителями президента Сирии Башара Асада, но и с представителями мирной оппозиции. Китай выступает как медиатор ситуации на Ближнем Востоке. Он хочет воспользоваться теми достижениями, которые сейчас делает и Россия, и США. Мы делаем грязную работу, а Китай приходит как миротворец и как инвестор. Это был первый шаг. Сейчас этого мало, потому что такая реакция Китая может вызвать недоумение многих. Поэтому Китай активно пытается на Ближнем Востоке выступать и как инвестор относительно небогатых стран, например, Египта или Туниса. А с другими странами типа Саудовской Аравии Китай будет пытаться вести переговоры по поводу нефти и нефтяных цен.
Этот год пройдет под знаком изменения ближневосточной политики Китая. Также возможно изменение политики в Латинской Америке. Эти два региона будут главными. Я обращу внимание, что Китай сделал из Турции входные ворота в Европу: сейчас через турецкую территорию идут китайские грузы в Европу. Это тоже часть ближневосточной политики. К сожалению, грузы идут в обход России. Они идут через Казахстан, Грузию, Азербайджан, Турцию и дальше. Я обращу внимание, что Китай за последний год заметно расширил свои экспортные предложения, то есть если раньше он экспортировал дешевые товары, то сейчас он экспортирует технологии. Китай строит АЭС в Великобритании, у него огромный проект в Аргентине, а это рынок, который в известной степени интересен и России. Китай раньше закупал атомные реакторы. Например, Россия до сих пор ведет строительство третьей и четвертой очередей АЭС в Китае. При этом КНР начала активно экспортировать эти же самые технологии по всему миру. Она в этом плане действительно меняет свою политику.
— Продолжая тему Ближнего Востока. Может ли Китай присоединиться к «шиитской коалиции» — Россия, Сирия и Иран?
— Думаю, Китай здесь будет играть в абсолютно свою игру. Как показывает практика, он редко присоединяется третьей или четвертой стороной к какой-то коалиции. Формально Китай выступил и против «Исламского государства» (группировка признана в РФ террористической и запрещена. — «МК»), и любой формы терроризма. Здесь Китай активно поддерживает все решения ООН, и для него формально это достаточно. Скорее всего, Китай будет работать, как он сейчас это делает в Сирии, то есть играть в третью игру, формально поддерживая и российскую коалицию, и американскую, но при этом чуть-чуть отстаивать свои интересы. Ему важно не победить терроризм или победить ИГ, ему важно за счет этого просто войти в страну или в регион и там окопаться за счет инфраструктурных проектов — это дороги, электростанции, системы перевозок грузов и т.д. Вот именно так Китай и действует, потому что он утверждает один простой тезис: идеология его интересует меньше всего, его интересует исключительно экономика.
— Поэтому он не делает различий между саудитами и персами…
— Абсолютно точно. Китай не хочет обсуждать именно религиозную часть проблемы шиитов и суннитов, учитывая серьезную ситуацию у себя на родине, чтобы не вызвать какие-то процессы внутри страны. У Китая довольно серьезная ситуация в Синьцзяне. У него много мусульманских групп, которые проживают по всей стране, в том числе в крупных городах типа Шанхая и Пекина и в национальных окраинах типа провинции Юньнань. Китай практически весь покрыт мусульманскими общинами. Многие считают, что мусульманские общины в основном находятся на севере Китая — в Синьцзяне, который граничит с Казахстаном. На самом деле их много и они разбросаны. Для Китая, учитывая падение промышленности и учитывая все внутренние сложности, любые религиозные выступления будут достаточно некстати. Поэтому он принципиально дистанцируется от обсуждения религиозной сути проблемы.