Нет ничего удивительного в появлении курдской проблемы в Сирии. Когда начинают происходить серьёзные сдвиги, важным аспектом этого переустройства зачастую выступает «демография».
Явление, с которым мы сейчас столкнулись, совершенно не ново. Люди, которых раньше притесняли, теперь, в относительно свободной атмосфере, начинают заявлять о себе. В действительности эта ситуация — результат победы социальной реальности над попытками применения методов социальной инженерии. Речь идёт как о сопротивлении религиозных групп светской политике государства, так и о борьбе курдов за признание, борьбе против политики отрицания и ассимиляции.
Насколько успешными могут быть попытки создания «нового общества» при помощи государственных мер, можно понять по результатам, которых достигли на сегодняшний день эти два движения за «альтернативную идентичность». Религиозные личности, которые были притесняемы, изгоняемы и принуждаемы к лояльности, сегодня не только распространились в обществе, но и обладают огромнейшим политическим влиянием. Партия, правящая этой страной уже 10 лет, являет собой пример эволюционировавшего исламистского движения. Курды также обладают сейчас влиянием большим, чем когда-либо за последние сто лет. С одной стороны, они участвуют во власти посредством ПСР (Партия справедливости и развития), с другой — составляют наиболее крепкое ядро оппозиции. Причём эти две силы практически не расходятся друг с другом по вопросам курдской идентичности, прав и основных требований курдов. Напрашивается следующий вывод: социальные идентичности не могут быть ликвидированы при помощи репрессивной государственной политики. Они, конечно, изменяются, но фактором перемен выступает всё же их внутренняя общественная, экономическая и политическая динамика.
Мы живём в период, когда у власти находятся представители группы, которая подверглась влиянию республиканско-кемалистских общественных преобразований, однако, вооружившись всей мощью государственной машины, одержала верх над силами, пытавшимися её изменить. Люди ожидают, что представители этой группы не будут применять к другим идентичностям подобную государственную политику, похожую на социальную инженерию. Глупо думать, что они поверят в то, что методы, не имевшие успеха против них самих, могут быть успешно применены на ком-то другом. Хотя в том случае если они считают себя «особенными», а свою борьбу «беспримерной», возможно, что они думают именно так. Очевидно, что нынешний подход государства к вопросу курдской идентичности совсем не находится на стадии «отрицания и ассимиляции». Мы можем заявить, что произошёл переход от стадии «отрицания» к стадии «признания». Однако «признание» означает не просто признать существование какого-либо народа, знать его язык и историю. Признание предполагает удовлетворение имманентных требований этноса. Наше признание курдов находится на таком уровне: «хорошо, мы согласны, вы существуете». Этого недостаточно. Истинное признание подразумевает гораздо больше. Вопрос в том, готова ли Турция к этому. На мой взгляд, одна из возможностей продвинуться вперёд в решении этой проблемы заключается в том, чтобы религиозно-консервативные круги обратились к своему прошлому, посмотрели на вопрос курдской идентичности через призму собственного опыта.
Когда они это сделают, станет невозможным говорить «достижения курдов представляют опасность для турок». Ещё совсем недавно многие характеризовали их самих как «угрозу и опасность»; говорилось о том, что связи религиозных кругов с Ираном, Саудовской Аравией и Хезболлой создают угрозу, что религиозные круги, будучи предоставлены сами себе, свергнут власть при помощи своих внешних связей. Всё это начиналось с соответствующей риторики. Сейчас необходимо в первую очередь сменить риторику, используемую в отношении курдов. Например, обратите внимание на то, какая риторика используется у нас в контексте курдского аспекта сирийского кризиса. Подавляющее большинство высказывающихся — от высших лиц государства до газетных обозревателей — в прямом или закамуфлированном виде высказываются в духе предубеждения «что хорошо для курдов — плохо для Турции».
Нам нужно определиться вот по какому вопросу: входят ли в нашей стране курды в понятие «мы», или же они для нас чужие? Если посмотреть на принятую риторику, становится очевидно, что мы видим их чужими. Более того, мы хотим от наших курдов, чтобы они использовали в отношении самих себя и своих южных родственников ту же риторику, что и мы. Возможно ли это? Мы не сможем привлечь курдов к себе до тех пор, пока не перестанем воспринимать положительные для курдов вещи как катастрофу для себя. Если при любом успехе курдов мы впадаем в панику, говоря «Ох, что же нам теперь делать?», очевидно, что курды будут воспринимать нас не иначе как чужих. Мы живем вместе с курдами как в этой стране, так и во всём регионе. Если мы действительно представляем собой единую нацию, как мы можем смотреть на курдов как на угрозу?