В субботу я написал, что наследие Османской империи в конечном итоге нашло свое отражение в истории. Соблазн воспользоваться плодами свержения легитимной гражданской власти всегда был очень велик, но вмешательство военных во внутренние дела означало, что происходит «смена власти и правительства», а вовсе не переход к бессрочному правлению.
С одной стороны, противоречия в отношениях с военной хунтой создают много проблем, с другой стороны, это очень выгодно. Так как военные планируют перевороты с целью вмешательства в политику, но не намерены оставаться у власти долгое время. В эпоху новейшей истории мы наблюдаем процесс, когда на определенном этапе развития военные вмешиваются в политические и административные дела, но затем быстро отказываются от власти.
Если бы политики, над которыми, как Дамоклов меч, нависла угроза военного вмешательства, могли бы всерьез поразмыслить над созданием модели стабильной демократии, которая бы восхваляла принципы политической справедливости и наши самобытные традиции, то такой исторический прецедент положительно повлиял бы на политические отношения в обществе.
Существует еще один фактор по линии «военные-общество», который включает положительные и отрицательные стороны. Как известно, ослабление государства и как ответная мера, вестернизация, приводят к тому, что в XIX веке военные начинают вмешиваться в политику в качестве полноправного игрока и происходит милитаризация политики. Традиционное представление по линии «военные-общество» полностью отличается от современного. В традиционном обществе государство доминирует, и поэтому оно не может существовать без армии. Потребность разнородного в социо-культурном плане централизованного государства в армии напрямую связана с личным долгом солдата перед отчизной, а именно покорять и побеждать на войне.
Проникновение военных в политику и социальную сферу начинается с модернизации и вестернизации. С этого момента армия выполняет функцию модернизатора не только государства, но и общества, которая была определена и одобрена Западом в различных, якобы научных, доктринах. В них говорится, что мусульманские общества не способны самостоятельно меняться, так как в них нет гражданского общества. Государство сверху меняет, реформирует, т.е. модернизирует их. И решиться на это может только самый сильный игрок, способный отдавать приказы. Никто кроме армии, являющейся вооруженной бюрократией на государственной службе, не способен пойти на это. Такая идея (в принципе с самого начала и до конца ересь) постоянно повторялась в различных формах от Виттфогеля до Монтескье, от Карла Маркса до Грамши. Те, кто из этой ереси выдумал определенные теоретические модели, взяв за отправную точку понятие «восточный деспотизм», старались навязать нам идею того, что только с помощью направляющей и движущей силы государства, находящегося под опекой военных, эти общества смогут влиться в ход современной истории.
Такой высмеивающий наши традиции и общественную мысль подход является по сути ориенталистским. Левое и националистическое направления нашей интеллигенции, которая в какой-то мере впитала эти идеи, стали полагаться на союз военных и элиты в рамках социального прогресса, а либерально-демократическое направление — на внешние динамику и давление, например, со стороны ЕС или США.
Сегодня со всех концов доносятся реплики, о том, что «общество не изменится». Проекты модернизации Махмуда Второго и Мустафы Кемаля Ататюрка в недавнем прошлом уже проявили себя в действии. Результаты, которых добились власти с консервативными взглядами с 1950-х годов и до наших дней, свидетельствуют о том, что мы можем оказаться причастными к ходу современной истории в ясно очерченных границах, сохранив «самобытную» модель. Проект «доминирования государства, тотальной вестернизации и модернизации» переживает кризис, связанный с появлением модели «гражданского общества, национальной и религиозно-консервативной модернизации». Это новый опыт, который не требует участия военных, как раньше. Другими словами, внутренние и внешние игроки желают, чтобы военные изменили свою функцию.