В самом центре политической экономики Турции есть конъюнктурный и противоречивый союз между государством и финансами, и эти два института с разной степенью влияния и участия организуют свой союз вокруг трёх центральных отраслей: строительства, энергетики и вооружений.
Об этом для Ahval пишет экономист Яхья Мадра, добавляя, что стоит исследовать, почему именно эти отрасли, а не другие, оказались центральными, и какие новые противоречия они создают для государственного финансирования.
Строительство - это область инвестиций, занятости и трубопровод для денежных потоков. Президент Реджеп Тайип Эрдоган зависит от финансов для возобновления роста в строительном секторе, отмечает автор. По его мнению, здесь государство это не только агентство, создающее проекты: это ещё и учреждение, предоставляющее казначейские гарантии консорциумам в обмен на минимальный гарантированный доход за определённое количество лет.
Но при этом существует зависимость роста от продолжающегося притока капитала, который делает экономику Турции ещё более подверженной риску девальвации валюты. Как замечает Мадра, с ростом политических рисков финансирование не прекращается, но часто остаётся краткосрочным и требует больше вливаний за свои высокие риски.
«В энергетическом секторе можно выделить другой механизм. Здесь проблема заключается в дефиците торгового баланса и импорта энергии в качестве основного фактора. Государство настаивает на очень агрессивной и, во многих отношениях, иррациональной политике по извлечению и использованию внутренних источников ископаемой энергии и гидроэнергетики», - анализирует экономист. Фактически, в некоторых проектах гидроэлектростанций цель, по-видимому, заключается не столько в решении энергетического дефицита, сколько в создании возможностей для компаний-подрядчиков для ведения бизнеса, обращает он внимание.
По его словам, необходимо учитывать тот факт, что в Азербайджане, Иране, Ираке, Сирии, а теперь и на Кипре, есть нефть и газ, и энергетический дефицит Турции оказывается ещё более мучительным для коалиции Эрдогана, созданной им из своей консервативной суннитской базы и ультранационалистов. «Но даже если у Турции нет собственной нефти или газа, есть деньги, которые можно сделать с помощью трубопроводов, портов и нефтеперерабатывающих заводов. И, учитывая её стратегическое расположение между Европой, вторым по величине потребителем энергии в мире, и Кавказом вместе с западноазиатским энергетическим бассейном, в этом секторе всё ещё есть прибыльные возможности для бизнеса», - заключает он.
Но, как утверждает Мадра, эти возможности, поскольку они полностью включены в глобальную геополитическую матрицу ресурсных войн, могут быть реализованы только государственными субъектами, которые могут мобилизовать военные машины, расширить свой суверенитет за пределами своих собственных территорий и предоставить гарантии для инвесторов, чтобы иметь возможность финансировать такие мегапроекты. Иными словами, эти виды энергетических проектов требуют мощностей, выходящих далеко за пределы капиталистических корпораций (даже если они являются многонациональными конгломератами). «Признание таких империалистических устремлений суверенного видения Эрдогана также может помочь нам лучше понять любопытный Фонд суверенного богатства Турции как механизм накопления имущественных залогов, который действует вне сферы компетенции регулирующих органов и бюджета Казначейства», - считает аналитик.
Примечательно, что этот аспект энергетического сектора связан с войной в Сирии: разумеется, война в Африне - это не просто «ресурсная война», а война, через которую Турция воплощает свои внутренние противоречия на преимущественно курдской территории, отмечает Мадра. Он заключает, что тем не менее, это и ресурсная война или, по крайней мере, единственный способ, с помощью которого Турция может вставить себя в глобальную войну ресурсов.